Исповедь социопата - М. Томас Страница 57

Когда мне было 18, я какое-то время по студенческому обмену жила и училась в Бразилии. Там меня буквально захватило новое, неведомое прежде понимание любви. Естественно, я до этого понимала любовь как достижение, ведь достижение и успех – призма, сквозь которую я смотрю всегда. Изучение любви для меня было изучением способов соблазнения.

Бесконечные бразильские телесериалы категории Б грубо и наглядно показали, что такое любовь, и я, конечно, оказалась способной ученицей: телевизор может научить чему угодно. Любовь – не такая уж мудреная наука; она не требует особой тонкости и искусства. Люди так сильно жаждут ее, что самые обычные манипуляции срабатывают превосходно. Легкие прикосновения, намеки на чувства, изъявления преданности и страстное объятие при расставании – все это работает безотказно. Любая мыльная опера покажет: любовь притягивает потому, что в любой момент может исчезнуть. По природе своей любовь – непрестанный переход из одного состояния в другое. Жар, осаждающий капли пота на горячей коже, сменяется прохладой, обещанием чего-то большего, лучшего, блаженства, которое кажется таковым, потому что его только предстоит изведать.

Бразилия – идеальное место для желающих изучить науку любви и прикосновений. На момент приезда туда я напрочь забыла – да, собственно, никогда и не знала, – что такое нежное прикосновение. Чувственные воспоминания о маминых поцелуях на ночь в раннем детстве стерлись, вытесненные ударами, полученными на спортивных площадках. В юности, когда я перестала активно заниматься игровыми видами спорта, всякие прикосновения прекратились. Я никогда не любила слишком бурного проявления эмоций, протянутых ко мне неуклюжих огромных дедушкиных рук, источавших старческую ауру, лиц, искаженных гневом или печалью. Я терпеть не могла пресных слез, которые мои родители проливали, слушая сентиментальные рассказы о всяких бедах и неприятностях. Я чувствовала: изъявления чувств и эмоций суть попытка заставить меня эмоционально реагировать на что-то, проявлять чувства, которых у меня нет. Меня все время подводили к краю пропасти, но я редко отваживалась прыгнуть.

Вот с таким жизненным опытом я и приехала в Бразилию. В тысячах миль от дома прикосновения и физические изъявления эмоций были неотъемлемой части любовной интриги, а любовь вызывала у меня трепет, поскольку давала возможность перевернуть следующую страницу, и мне страстно захотелось поиграть. Бразильцы целуются и обнимаются при встрече и прощании. Люди там играют чувствами так, словно они ничего не значат или значат очень многое одновременно. Бразильцы переходят от притворного всплеска к сильным эмоциям практически без паузы. Бедра женщин источают сексуальность. В то время в ночных клубах Рио был популярен танец «Бутылочка» – мужчина и женщина, извиваясь, кружатся вокруг открытой пивной бутылки, поставленной на пол, и вся атмосфера наэлектризована неприкрытой чувственностью. Я не была готова к виду трехлетних детишек, отплясывающих самбу на улицах.

Бразильцы интересны как красотой, так и уродством. Молодые люди блистательны, стройны и гибки, как ивовые ветви цвета светлого янтаря и черного кофе. Старики и инвалиды иссушены, худощавы и выглядят как окаменевшие на жаре деревья. На всех лицах улыбки, намек на улыбку или воспоминание об улыбке. Прибавьте к этому отчаяние, грязь и ужасающую нищету – и вы непроизвольно заметите телесность жизни, невидную в Штатах. Телесность насыщает каждую молекулу бразильского воздуха, и порой кажется, что ты оказалась посреди какой-то барочной фантазии, где вместо итальянского мрамора – тонны небрежно сложенных бетонных плит, а вместо находящейся в экстазе святой Терезы – полуголые незнакомцы, совокупляющиеся прямо на улице. Удивительно, что эти люди не смеются, не плачут, не орут и не поют все время и все разом. Бразильская вольность, понятная практически каждому, погружена в культуру неопределенностей. В Бразилии нет черных и белых, там можно встретить людей любого оттенка кожи, и это результат расового смешения во многих поколениях. Вы не сможете, как ни старайтесь, определить этническую принадлежность большинства бразильцев. Я встречала там транссексуалов, бросивших вызов половым нормам, сковывавшим меня дома. У некоторых есть члены и груди; у других ни того ни другого. Присутствие или отсутствие половых признаков не определяет ценность человека. Ощущая себя двуполым существом, я чувствовала таинственное родство с этими людьми. Они показали мне возможности, о которых раньше я просто не имела представления.

Я никогда не видела такой богатой, выставленной напоказ палитры жизни, и это заставило меня приглядеться с интересом. Для меня бразильцы стали чем-то большим, чем просто зеркалом, перед которым можно примерить новые маски. Такое возможно дома, но не здесь. Они настолько разительно отличались от меня своим взглядом на мир, настолько странно вели себя, что я вынужденно отбросила наивную ленивую мысль, будто уже знаю о людях все, что можно знать.