Кодекс состоятельных. Живи, как 1% населения в мире - Пол Салливан Страница 52

– Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с деньгами? – спросил Клонтц.

– Мне бы хотелось думать, что оно нейтральное. Я бы предпочел большее их количество, нежели меньшее. Я стараюсь оплачивать все счета своевременно. Мне не нравится иметь задолженности помимо ипотеки.

Он хотел знать почему. Я рассказал ему истории, которые слышал о своих родителях и долге. Я рассказал ему, что в детстве я считал, что они ссорятся из-за недостатка денег. В моем представлении, долг, особенно долг по кредитной карте, играл лишь роль фасада. Зачем покупать что-то в кредит, если это будет стоить дороже из-за процентной ставки? Клонтц хотел знать, сколько лет мне было, когда я начал осознавать, что «что-то не так» в смысле денег. Думаю, что ровно тогда же, когда я вообще стал что-то осознавать.

– Я прекрасно понимал происходящее, еще будучи ребенком, – сказал я ему. – Я помню скандал, который произошел у родителей из-за еженедельного чека на алименты. Теперь это все кажется несерьезным. Отец еженедельно выписывал чек на $85, и он должен был прийти в пятницу. Вместо этого отец в пятницу только отправил чек, поэтому ожидать его следовало только в понедельник или вторник. Для моей матери это было веским поводом, чтобы позвонить ему в субботу и устроить скандал. Долгие годы я не мог понять, почему моя мать не могла подстроиться под ситуацию и спокойно дождаться вторника. Так она бы избавила себя от воплей и криков. Но это было частью программы. Под программой я подразумеваю их развод, который был так же неудачен, как и их брак.

– Какие вы сделали выводы о деньгах, будучи ребенком? – спросил Клонтц.

В этом суть проблемы, то, о чем я старался не думать лет десять.

Я не хотел их. Я считал, что деньги – это зло. Я думал, что от них могут быть одни проблемы. Я помню, как в двадцать два года устраивался на свою первую работу. Я даже не хотел говорить о зарплате и пытался отшутиться. На следующей своей работе сказал какую-то глупость вроде того, что деньги для меня не имеют значения. Я не хотел конфликтовать из-за денег, и я не хотел просить большей суммы, как сделал бы любой нормальный человек, обсуждая условия работы.

– Что изменилось с тех пор?

– Я всегда был очень бдительный в отношении денег, – сказал я, игнорируя его вопрос. – В конце месяца я всегда знал, сколько денег было списано с моих кредитных карт. До тридцати лет я знал, что в месяц могу снимать с кредитки не более тысячи двухсот долларов. Когда в месяце было четыре недели, получалось по триста долларов на каждую. В месяцы с пятью неделями приходилось тяжело. Я думал о деньгах в контексте определенных дат и того, что бы я купил на них. Это было очень нездорово. Если вдруг у меня оставалась сотня долларов до исчерпания лимита, в этот месяц я мог побаловать себя чем-нибудь.

Это типичный случай ментальной бухгалтерии, хотя тогда я даже не слышал о таком термине. Тем не менее такое планирование расходов не позволяло делать какие-то сбережения, я тратил в рамках своего бюджета, ни меньше ни больше.

– В межличностных отношениях вы не хотели затрагивать вопросы денег, но в то же время вы были глубоко озабочены тем, куда они утекают, так?

Именно так оно и было.

– Чувство денег я приобрел, работая в Bloomberg. Я узнал свою стоимость как журналиста и научился вести переговоры.

Также я начал выезжать в отпуск. Мне уже не приходилось ограничивать себя в чем-то, но я по-прежнему придерживался строгого планирования бюджета. Я рассказал Клонтцу, что изменения произошли тогда, когда я внештатно написал несколько больших материалов, которые хорошо оплачивались, и это обеспечило мне определенную экономическую подушку. У меня появилась возможность немного расслабиться. Уровень комфорта вырос, но до определенного предела. Я все еще не получал удовольствия от покупки вещей, в которых не было необходимости. Я ненавижу тратить что-либо впустую.

– Как бы вы оценили ваше внутреннее чувство комфорта в ситуации, когда ваша супруга тратит деньги и когда это делаете вы? – спросил Клонтц.

– По существую, я не люблю тратить деньги. Я не считаю, что мне еще что-то нужно. Для меня бы не было проблемой пойти и купить новый компьютер Apple, сколько бы он ни стоил, но это случится только тогда, когда мой нынешний выйдет из строя. Я не получаю никакого удовольствия, тратя деньги на какие-то новые вещи. Некоторым моим рубашкам более десяти лет, и они по-прежнему отлично сидят и прекрасно подходят для того, чтобы носить их по выходным.

– Как бы вы себя чувствовали, если бы позволили себе прихоть купить костюм Armani за пару тысяч долларов?

Над этим вопросом я откровенно рассмеялся.

– У меня есть костюмы, сшитые по индивидуальному заказу. Каждый из них обошелся в несколько тысяч долларов. Но я помню, как однажды, будучи одетым в один из этих костюмов, я зацепился за что-то и испытал настоящий ужас от того, что порвал его, несмотря даже на то что к тому моменту носил костюм уже несколько лет. Другие мои костюмы из Brooks Brothers, которые тоже недешевы, по меркам большинства людей, но зато я так сильно не переживаю, что они порвутся или мои дети прольют что-то на них.

Когда я рассказывал ему эту историю, я вспомнил своего отца, который убирал подальше новые рубашки, которые мы ему покупали, прежде чем начать носить их.

– Вот, например, на мне ботинки Ferragamo, которые я купил в Бостоне. Это самая неудобная в мире обувь. Они выглядят круто. Каждый раз, когда я их надеваю, они натирают мне ноги до мозолей и причиняют боль в районе свода стоп. Я не избавлюсь от них только потому, что они стоили четыре сотни долларов.

Когда я говорил это, я отдавал себе отчет в том, что я смешиваю невозвратные издержки и издержки альтернативных возможностей, где альтернативной возможностью был бы больший комфорт в другой паре обуви.

– Откуда в вас эта черта?

– От дедушки.

– Он для вас воплощает образец финансовой ответственности?

– Ответственности и стабильности. У него всегда хватало средств, чтобы оплачивать счета и покупать все, что ему хотелось. В моем представлении, это и было состоятельностью.

– Был ли он щедрым?

– Да. И он всегда был готов помочь.

– У него был менталитет накопительства, возникший в результате Великой депрессии, и он передал вам часть своих беспокойств, – сказал Клонтц. – Люди, которые в период взросления наблюдают ограничительную модель в отношении денег, с трудом подвергаются изменениям. Если у человека существует только один тип мышления в отношении денег, его гораздо сложнее изменить. Если же у вас перед глазами бывали примеры альтернативных моделей поведения, переключиться будет легче.

Мне сразу вспомнился мой дядя, который удачно воспользовался своей спортивной стипендией от Йельского университета и в результате построил серьезную карьеру, инвестируя в страховые компании в Хартфорде, купил дом в пригороде и еще один в Род-Айленде и обзавелся двумя довольно умными детьми.