Страх. Как бросить вызов своим фобиям и победить - Ева Холланд Страница 51

Я не смогла сделать так, как советовал де Беккер, и отложила в сторону свое нежелание настолько безоговорочно доверять собственным реакциям. Да, страх может быть полезным инструментом выживания. Но меня беспокоило то, что из-за последствий страха все может пойти наперекосяк – страх может стать неадаптивным, если использовать термин, который предпочитают ученые-нейробиологи, с которыми я беседовала. Разве я сама не видела там, на «Стандартном», что приступ дикого иррационального страха может подвергнуть опасности не только того, кто испугался, но и окружающих?

Как тогда узнать, следует ли доверять своему страху?

Я могу ориентироваться только на ту ясность, которую чувствовала в моменты побуждения к действию. Мои иррациональные страхи – убеждение, что я соскользну по терракотовому черепичному куполу Дуомо и разобьюсь насмерть, или что ветром меня сдует с маршрута, или что машина вылетит с любого поворота на мокром асфальте, – всегда меня парализовали. Сознание затуманивалось, движения становились медленными и неуклюжими. Но в те несколько моментов, когда страх заставил меня быстро, инстинктивно действовать, я чувствовала себя совершенно иначе: сознание не затуманивалось, мысли были острыми – почти такими же острыми, как края искореженного металла на боковых панелях джипа, после того как я избежала почти стопроцентно смертельного столкновения.

Сидя на кушетке в кабинете Свеньи с пульсирующими в руках капсулами и водя глазами туда-сюда, я сказала ей: «У меня есть навыки ниндзя. Я себя спасла». И я действительно этому верила. А теперь, подумала я, может быть, я смогу поверить в эту остроту мысли – смогу попытаться вспомнить, насколько иначе я себя чувствовала по сравнению с дурманящим, парализующим страхом. По крайней мере, здесь было за что зацепиться.

Однажды летним днем, когда я еще была студенткой, моя подруга ехала на велосипеде по тропинке недалеко от своего дома. Какой-то мужчина на велосипеде остановил ее, чтобы спросить дорогу. Она объяснила, куда ведет тропинка, а потом, когда он пригласил ее прокатиться вместе с ним, отказалась. У нее сложилось странное впечатление, хотя она не могла сказать почему. Что-то было не так в том, как он посмотрел ей в глаза. От него исходили какие-то странные эмоции.

Отказавшись кататься вместе с ним, моя подруга развернулась и поехала назад, туда, откуда приехала. Она не слышала, что он едет сзади, пока он чуть не наехал на нее. Он висел у нее на хвосте. И ехал близко. Так близко, что мог бы протянуть руку и дотронуться до нее. Повинуясь инстинкту, она обругала его и очень быстро поехала прочь. Он отстал и не стал продолжать погоню.

Практически сразу же после того, как он исчез, она начала сомневаться. Задавала себе вопрос: может быть, она как-то не так его поняла, может быть, усмотрела агрессию там, где была только попытка заигрывания? Или… что?

Уезжая, она закричала, обращаясь к пустому лесу: «Простите, просто вы меня напугали!»

Она и не вспоминала об этом мужчине, пока не увидела объявление. В то самое утро на той же велодорожке пропала молодая женщина. Были организованы поиски. Ее тело нашли в лесу у дорожки через несколько дней. Со временем человека на велосипеде осудили за ее убийство.

Годы спустя, когда мы снова вспоминали тот случай, подруга сказала мне, что на самом деле никогда не переживала никакой затяжной травмы или чувства опасности из-за того, что была на волосок от смерти. Печаль, гнев – да, но не страх перед миром. Она объясняла это тем, что проявила силу, почувствовала угрозу и предприняла эффективные действия. Она не оказалась беспомощной жертвой своего страха, как собаки Павлова во время наводнения.

Момент внезапного, непосредственного страха спас ей жизнь.