Исповедь социопата - М. Томас Страница 49

Я понимаю, что остальные участники конференции меня недооценивают, но не бросаюсь их разубеждать. Трюк в том, чтобы упомянуть в разговоре какой-то неоспоримый факт: «Но вы же сами видите, что с такой точки зрения Х выглядит в точности как Y? Если же мы посмотрим на этот феномен вот с такой точки зрения, то он будет больше похож на Z, разве нет?» Пусть теперь сами смотрят и делают выводы. Думаю, таков наилучший способ убеждать оппонентов в своей правоте. Я научилась этому трюку, работая с присяжными. Я ненавязчиво внедряю нужную идею в чужие головы. Здесь надо соблюдать сугубую осторожность, чтобы люди не восприняли ее как чужую до того, как она внедрится в их сознание, и не отвергли с порога.

Но мне все же хочется, чтобы внушение выглядело как маленькое чудо, будто ответ на трудную загадку. Конечно, загадки кажутся трудными только благодаря способу, каким их представляют – утаивая важную часть информации. Ни одна загадка не является неразрешимой, и поэтому люди с таким удовольствием берутся их разгадывать. Присутствуя на конференциях, я тоже стремлюсь вовлечь присутствующих в этот процесс и специально прошу собеседников поднимать руки, если угадали результат. Раскрывая суть загадки в конце разговора, вы кажетесь гением, хотя в действительности просто сумели должным образом представить интересующий вас предмет.

Вот одна из моих излюбленных загадок, которую я часто использую в обсуждении тех или иных законов. Я прошу собеседников угадать, почему в аэропорту Солт-Лейк-Сити места для курения оборудованы лучше, чем в любом другом аэропорту США. Большинство населения штата Юта – мормоны. Мормоны не курят, ибо считают человеческое тело храмом, а курение оскверняет храм. Я прошу угадать, почему в штате, где подавляющее большинство населения не курит, аэропорт оборудован самыми лучшими курительными комнатами. Большинство собеседников думает, что ответ существует наверняка, а поскольку все они умные люди, то начинают с азартом предлагать решения. Однако до сих пор еще никто не дал правильного ответа, за исключением меня, ибо я задала себе этот вопрос, гуляя по зданию аэропорта в ожидании отложенного из-за погодных условий рейса. Только я способна на волшебство отгадки.

Самое интересное в этой загадке то, что она имеет очень простое решение: в аэропорту Солт-Лейк-Сити было запрещено курить с момента открытия в 1960-е гг. В аэропортах Лос-Анджелеса, Нью-Йорка и других крупных городов есть помещения для курения, но все они оборудованы с запозданием и задним числом, потому что раньше там разрешалось курить везде. В 60-е годы, когда главные терминалы остальных аэропортов едва угадывались за сизой пеленой сигаретного дыма, аэропорт в Солт-Лейк-Сити был построен для некурящих. Чтобы привлечь курящих пассажиров, привыкших к невозбранному курению, строители предусмотрели в здании легкодоступные курительные комнаты, разбросанные повсеместно. Таким образом, удобства для курящих были обеспечены благодаря заботе о некурящих. Людям нравятся такие повороты сюжета. Кажется, есть даже притча о трудности предсказания побочных, неожиданных последствий какого-то действия, а также поучительные сказки, как господствующее большинство может в мгновение ока превратиться в угнетаемое меньшинство (может, выделение особых квот для социопатов не такая уж смехотворная идея?). Эта загадка нравится мне двусмысленностью морали и тем, что она обнажает упрощенную с виду сложность мира.

Юриспруденция для меня – не мошенничество, а серьезная работа, не менее серьезная, чем ответ на только что предложенную загадку о Солт-Лейк-Сити. Склонность к манипуляциям проявляется только в том, как я работаю. Я веду людей по определенной дороге, неизбежно приводящей к выводам – моим. Те, кого я веду, не знают ни направления, ни конечного пункта, и путь захватывает их все сильнее. Он похож на интеллектуальное волшебство. Но на самом деле все упирается в риторику.

Мои оригинальные идеи представляют суммарную мою ценность как преподавателя права. Я люблю говорить возмутительные вещи, чтобы заставить людей бросить мне вызов. Люблю противоречить. Чем больше я буду противоречить, тем лучше запомнят разговор со мной. Я умею найти ответ на любой вопрос. Недооценивать меня как противника – значит обречь соперника на уязвимость. Все привыкли прятаться за дипломы и сертификаты, а моя позиция – я не та, за кого вы меня принимаете. Я хочу заставить их трижды подумать, прежде чем бросать мне вызов. Я хочу, чтобы они боялись моего блефа. Право зиждется на видимостях, непреложные истины встречаются редко, и уж если я овладела такой истиной, я не выпущу ее из рук и использую в полной мере.

Я понимаю, что не могу соперничать с выпускниками Оксфорда или людьми, назубок помнящими дюжину последних решений Верховного суда. Как и везде, в нашей профессии есть клуб элитных адвокатов и судей, куда они принимают людей, придерживающихся таких же взглядов и такого же образа действий, как и они, или более мужественные копии их самих, только моложе. Они меряются знаниями материального права, как подростки членами. Я никогда не вступаю в обсуждение законодательства. Материальное право по большей части очень скучная субстанция, особенно для тех, кто, как я, постоянно нуждается во внешней стимуляции. Мои мозги устроены не так, как у остальных, и у меня нет намерения приобретать энциклопедические познания в юриспруденции. Я не вижу никакого смысла быть в курсе текущего положения дел в профессии. Именно поэтому я не смогла стать полноценным практикующим юристом. Я не могу заставить себя делать вещи, какие могут делать большинство людей, пусть даже очень важные для клиентов. К счастью, я стала ученым и обрела свободу преподавать то, что считаю нужным.

Тем не менее надо поддерживать хотя бы видимость компетентности, и поэтому, встречаясь со старой гвардией юридического сообщества, я сама выбираю подходящее поле битвы, чтобы сохранить репутацию. Так же как американская революционная армия, сражаясь с красномундирниками, заманивала их в засады и на выгодные для себя позиции, так и я заманиваю противников туда, где я сильнее их: там важно умение «читать» людей, видеть и использовать уязвимые места и мыслить вне шаблонов. Я вежливо киваю, слушая моих собеседников, пока они не совершают какую-нибудь ошибку, и потом вовлекаю их в спор. Это партизанская война, к которой они не привыкли. Некоторые могут сказать, что это нечестно, но я-то лучше других знаю, что честных сражений не бывает. Во всяком случае, для людей, преподающих в том же учебном заведении, что и я. Некоторые из них не могут запомнить даже имена девяти судей Верховного суда.

Для меня научные конференции – минные поля, чреватые неожиданными эмоциональными взрывами. Я очень боюсь коктейлей и иногда изобретаю для себя на вечер личину, позволяющую играть совершенно новую роль. Один из моих любовников сказал, что его привлекла именно эта моя парадоксальная способность. Он решил узнать, какая из двух личин настоящая. Он утверждал, что может поклясться: в моей голове происходило нечто такое, чего нельзя прочесть в глазах, хотя я, скорее всего, получаю большое удовольствие от бесед со знакомыми. Однако, несмотря на это видимое удовольствие, невозможно не заметить, что я очень ловко ухожу от разговора, тщательно подготовившись к уходу. Создавалось впечатление, что во все время разговора я, улыбаясь, изо всех сил стараюсь избежать заговора против собеседника. Действительно, если у меня нет намерения использовать данного человека или каким-то образом его соблазнить или смутить, то предпочитаю молчать. Слишком уж велик риск сказать что-то обвиняющее и неприятное.