Спецназ нагваля. К новым орбитам! - Владимир Долохов Страница 48

Хотя смешнее всего получается, конечно, с бесконечностью. Мы думаем, что все знаем о бесконечности, ведь мы вроде бы знаем о ней! Ну, разве не совершенная ловушка?! Подумать только: нам всего лишь сказали, что, мол, да, за известными нам пределами есть бесконечность. То есть такое бесконечное что-то, которое ничем не измерить. И мы на этом успокоились. И получилось так, что мы ограничены этой самой бесконечностью! Хотя, на самом деле есть состояния, в которых и эта бесконечность – не больше, чем проекция на картонке…

Вот как описать обнимания с Бородой? Разве можно это описать? Слов не хватает. Человеческий язык, кажется, намеренно не предусмотрен для этого… Попробую. С самого начала – почти мгновенное, без предисловий, «отправляемся». Словно обняли и вознесли, и ухнули в черноту. Сумасшедшая скорость и виражи. Американские горки по сравнению с этим – детский лепет в песочнице.

Новое очень яркое ощущение – катастрофическая нездешность. Матричный мир в мгновение ока превратился в крошечную кукольную модель, в которую непонятно, как и возвращаться. Вопрос «зачем» даже не встает. Вообще ни одного вопроса. Некому, похоже, задавать. Внезапно стало страшно. Только много позже осознала одну штуку: пока понимала своим отлетевшим и пытавшимся транслировать с порядочной дистанции мозгом, что летим с Бородой, а Борода – это все-таки человек, было действительно жутко. Чувствовала, как пытаюсь зацепиться. Куда там! Не за что. Срывает с любой точки похлеще торнадо…

И вдруг – благодать! Кажется, открыла закрытые свои глаза, но не настоящие, а внутренние. И словно заново увидела Бороду. Но не лицо, а – черноту, чернее черного, живую, пульсирующую черным. Возможность лица – моего или чьего-то еще – в тот момент даже не маской казалась, а гримом, чем-то ненастоящим. И страх пропал – полет нормальный, я с проводником…

Какое же блаженство летать, доверившись, отдавшись! Смотреть во все свои внутренние глаза. Но как же сбивает дрожь, которую не унять! Тело, резонирующее в Матрице и одновременно отзывающееся в черноте – словно маяк, оставшийся в привычном мире, и эта дрожь его видится не как движения тела, а как нить Ариадны, по которой и возвращаться обратно, в Матрицу. Но пока клубок все разматывается, ты попадаешь в некое, почти не доступное для памяти существование, от которого остается только ощущение леденящего ужаса, переходящего в мгновенное блаженство. Серебро черноты. Оглушительная пустота. Виражи без вектора направления. Ежемоментная смена миров.

Еще одно впечатление: два человека – словно две картонки с нарисованными не только лицами, но и словами, условностями, характерами, прошлым. Все это, все это «Я» – плоско и малозначительно, как небрежно нарисованный на картонке рисунок. Маложизненно. Два человека соприкасаются этими картонками. До этого они смотрели из них нарисованными глазами, слышали нарисованными ушами нарисованные звуки. Они, человеки, носят все звуки и свое время с собой. Носят пространства и обстоятельства, свое нарисованное прошлое и нарисованное будущее. Тогда это увиделось очень отчетливо. Следы на песке – вот что это такое. Нарисованные следы на нарисованном песке. Вы разделены, потому что так Всесущность может увидеть себя и все с разных точек зрения.

Но вот вы соприкасаетесь картонками, и за ними обнаруживаются ваши бесконечности. И перед ними обнаруживаются бесконечности. Но когда я заглядываю в эту обнаруженную бесконечность, я понимаю, что само понятие бесконечности может быть только в мире, верящем в существование пространства. А там, где пространство, равно как и время, не больше, чем одна из игрушек в коробке – там нет даже бесконечности…

Только что подумалось… Ведь пробыла на фестивале всего около полутора суток, а еще столько всего хочется рассказать. Сейчас пока сделаю смешную попытку про вылет после холотропного дыхания… Едва ли занесло бы так далеко, если бы не обнимания с Бородой накануне. Словно в знакомое летишь. Там прямым попаданием проявилось знание: нет пределов вообще, как бы это не взрывало остатки того, что было когда-то мозгом. И еще одно чудовищное издевательство над умом и одновременно ясное понимание: граница Всего – это его центр. Мироздание все время выворачивается наизнанку, и центр превращается в то, что можно было бы считать границей бесконечности, если хотя бы одно из этих понятий имело бы там смысл… Пространство черноты не имеет ничего. Но оно живое. Оно – это, наверное, Бог. Или Я. Или всесущность. А какая разница, какое слово соответствует Этому здесь…

Сначала оно напоминало что-то живое, пульсирующее, что вроде бы находилось в отдалении. Но стоило попытаться измерить отношением расстояние, дать оценку расстоянию, как Оно мгновенно оказалось здесь. Или я – в нем. Мы слились. Оно представляется Чем-то, что неописуемо, с пульсациями. Это проще всего называть словом «Все». Из этого Всего словно исходят стебли, или отростки, или лучи. Каждый из струящихся, наполненных жизнью стеблей заканчивается чьей-то жизнью. В любой момент стебель-щупальце может втянуться обратно, исчезнуть во Всем. Это самое Все, эта Всесущность словно играется. И это действо – не игра неразумного дитя, а естественный процесс. Была попытка заглянуть в центр этого Всего. Но куда ни посмотришь, всюду ощущаешь себя…

И еще одна штука, как побочный, не проходящий до сих пор эффект от испытанного: каждое мгновение совершенно. Кажется, знание этого – нечто вроде восхитительного вируса, который можно подхватить после путешествия… Возможно, это ощущение – проекция в Матрице того, что испытываешь по ту сторону. Того, что словами описать все-таки очень сложно, потому что оно совершенно иного уровня. Настолько иного, что его не пронести сюда, в эту реальность. Даже постигнув это Нечто там, ты не пронесешь его по возвращении сюда через таможню Матрицы в авоське своего мозга. Ты можешь только продолжать чувствовать это, смиренно кайфуя от одной тысячной воспоминания. Ты можешь только проецировать то свое состояние на Матрицу и видеть ее иначе, ярче, видеть и в ней проявление божественного. Ты можешь лишь пробовать вспоминать, КАКОВО ЭТО – но не умом, а неким иным органом – дрожащей раскаленной своей сердцевиной…