Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова - Александра Залевская Страница 44

В ходе обработки материалов широкомасштабного эксперимента по психолингвистическому портретированию лексики [313]получили подтверждения некоторые соображения по поводу стратегий идентификации значения слова, обнаруженных мною ранее при проведении экспериментов с носителями разных языков и при межъязыковом сопоставлении ассоциативных реакций испытуемых [314]. Напомню, что в моих исследованиях 1960–1970-х гг. использовались различные экспериментальные процедуры, в том числе – свободный ассоциативный и направленный ассоциативный эксперименты с непосредственным и отсроченным воспроизведением испытуемыми слов исходного списка. В то время меня преимущественно интересовали механизмы памяти и опоры для установления интервербальных связей [315], а значение слова рассматривалось с позиций семантической структуры слова, т.е. в лингвистическом аспекте [316]. Однако вскоре стало очевидным, что выявляемые в материалах экспериментов интервербальные связи (в частности, обнаруживаемые при межъязыковых/межкультурных сопоставлениях), не могут получить объяснения в русле лингвистической теории, а это послужило импульсом для разработки психолингвистической теории слова как достояния индивида [317]. Дальнейшее развитие названной теории, связанное с трактовкой слова как средства доступа к единой информационной базе человека – индивидуальному знанию, организованному в формате «живого мультимодального гипертекста», позволяет вернуться к обозначенному в названии этого раздела вопросу на новом теоретическом уровне и с привлечением экспериментальных данных, полученных в последние годы мною, а также некоторыми другими авторами.

В качестве основного корпуса данных, обсуждаемых ниже, выступают материалы экспериментального исследования, о котором уже шла речь в связи с примерами динамики значения некоторых общеупотребительных слов (см. 1.1.2). Уточняю, что эти материалы продолжают обрабатываться; параллельно с этим устанавливаются возможности сопоставления полученных данных с публикациями по результатам исследований других авторов.

Напомню, что психолингвистическое портретирование лексики в рассматриваемом эксперименте включало использование пяти исследовательских процедур, в число которых вошли два варианта ассоциативной методики (свободный ассоциативный и направленный ассоциативный эксперименты), субъективное шкалирование по 7-балльной шкале с полюсами от –3 до + 3 и две процедуры дефинирования. Результаты шкалирования здесь не рассматриваются; представляется достаточным указать, что процедура шкалирования проявила себя как полезный инструмент психолингвистического портретирования лексики, способный обнаруживать в достаточной мере проявляющиеся тенденции общегрупповых оценок и динамики таких оценок за определённый период времени. Удалось установить, что стратегии оценивания того, что стоит за словом, в принципе прослеживаются уже при наличии 50 Ии., а личностные преференции сглаживаются при 100 Ии [318].

К числу важных выводов по результатам сопоставления данных, полученных по четырём (двум ассоциативным и двум дефиниционным) исследовательским процедурам, можно отнести предположение, согласно которому независимо от формулировки экспериментального задания Ии. стремятся прежде всего удостовериться, что они верно опознают воспринимаемое слово, понимают его значение. Иначе говоря, всегда имеет место идентификация значения слова «для самого себя», а уже после этого происходит установление той или иной интервербальной связи, которая не всегда отвечает заданию эксперимента, т.е. происходит задержка на названном этапе, выявляя его продукт, который в иных случаях лишь имплицируется.

Сформировавшиеся у меня ещё в 1970-е гг. представления о базовой роли ИС «для себя» тогда же дали основания для рассмотрения ряда вытекающих отсюда следствий. В частности, было высказано мнение, что в памяти человека возможные варианты опознания одного и того же слова хранятся раздельно (эта гипотеза получила подтверждение в результатах экспериментальных исследований некоторых других авторов [319]); опознание каждого из таких вариантов представляет собой включение в отдельную систему связей и отношений по линиям переработки перцептивного и когнитивного опыта, что всегда увязано также с определёнными эмоционально– оценочными переживаниями. Более того, индивид осознаёт, что слово могло быть встречено и в каком-то ином значении, преимущественно в случаях рассогласования с последующим контекстом или ситуацией (особенно наглядно это проявляется в различных вариантах языковой игры). Обратим внимание на то, что тем самым выявляется одно из оснований для разграничения, с одной стороны, продуктов логико– рационального научного описания значения слова (например, в толковом словаре через перечень в одной статье нескольких значений слова), а с другой – продуктов «своеобразной переработки речевого опыта» в психофизиологической «речевой организации индивида» (в терминах Л. В. Щербы), когда связь между отдельными значениями устанавливается только при необходимости и требует определённой метаязыковой активности (через рефлексию). Во втором случае оказывается актуальным поиск каких бы то ни было проявлений опоры индивида на его предшествующий опыт, который к тому же не должен ограничиваться чисто вербальной сферой, поскольку слово выступает в функции средства доступа к мультимодальному образу мира, вне которого никакое понимание и/или взаимопонимание реализоваться не могут. Поскольку выход на «табло сознания» осуществляется благодаря слову, определённые жизненные или экспериментальные ситуации могут помочь выявить промежуточные и конечные продукты процессов идентификации слова и формирования интервербальных связей (на самом деле мы встречаемся с подобными ситуациями довольно часто в повседневной деятельности и общении, но не делаем их предметом рефлексии или целенаправленного научного исследования).