Биология желания. Зависимость - не болезнь - Марк Льюис Страница 42

На следующий день Элис начала многоступенчатую процедуру записи на консультирование, предоставлявшееся университетом. Она также начала искать группы для женщин с нарушениями пищевого поведения. На тот момент она все делала на автопилоте. Другого выхода не было. Через Интернет она нашла организацию; расположенную неподалеку. Всего в получасе езды на автобусе. К счастью, день открытых дверей был назначен на следующую неделю. Муж отвез ее. Она нервничала, что придется сидеть в помещении с другими женщинами и разговаривать о своих проблемах. Но как только она увидела администратора, тревога начала таять. Администратор тепло приветствовала ее и сказала несколько ободряющих слов. Неделю спустя она сидела, окруженная женщинами всех возрастов, у каждой из которых была своя история. И вскоре очередь говорить дошла до Элис.

«Я так плакала, -— рассказывала она мне. — Совсем расклеилась». Но даже на самом первом собрании чувство отчаяния смешивалось с облегчением. Это было совершенно новое ощущение от того, что тебя понимают. Ведь раньше никто ее не понимал. Она могла рассказать свои секреты, и никто не был шокирован. Она плакала из-то того, как иррационально поступала и разрушала себя. Как такое могло случиться? Другие чувствовали то же: да, я причиняла себе ужасный вред, но не знаю, почему.

На последующих встречах Элис много нового узнала о самых разнообразных формах пищевых расстройств. Оказывается, существуют так много вариантов и столько непредсказуемых болезненных реакций. Обсуждение своей проблемы в подробностях не приветствовалось, потому что они могли вызвать психологический срыв у другого члена группы или породить болезненное соревнование между участниками, у кого ситуация хуже. Подробности, касающиеся веса, калорий и внешнего вида, были запрещены. Казалось, все сидели как на иголках. Вместо подробностей использовались стандартные формулировки: «При моем нарушении пищевого поведения я чувствую, что...» В любом случае, это не была 12-шаговая программа, настаивает Элис. Но собрания проходили по четким правилам. И эти правила помогали.

Элис ходила на группу раз в неделю в течение года. Часть этого периода она также проходила индивидуальное консультирование. Ее схемам требовалось время, чтобы измениться. Все было хорошо примерно три месяца, затем постепенно стали подкрадываться ритуалы, подсчет калорий и даже переедание. Не так плохо, как было раньше, но все же... На следующей неделе она обсудила ситуацию на группе. У меня срыв, сказала она. Вместо смакования подробностей ее попросили описать, чувствовала ли она себя грустной или напуганной, рассказать о социальных отношениях, о том, притесняют ли ее на работе, каким был ее уровень ее стресса в колледже, в браке. Вскоре ей стала понятна основная тема группы: «Большинство из нас чувствуют, что не вписываются в норму, напуганы и просто хотят, чтобы их любили».

На нашем последнем интервью Элис рассказала мне, что отношения с мужем улучшились, когда она присоединилась к группе и ее проблемы уменьшились. Когда она вышла из кризиса, ее отношения с едой уже не так пугали мужа: он смог перестать сильно тревожиться из-за ее пищевого поведения. «Я не всегда живу в режиме пищевого расстройства», — сказала она. Когда муж больше стал ей доверять, у нее появилась уверенность в успехе лечения и улучшились результаты. Она стала более уверена в своих успехах. Получилось так, что она стала меняться для себя, а не для того, чтобы успокоить мужа. «Я не хочу, чтобы он или кто-то другой думал о моей проблеме. Я справлюсь с ней сама. У меня бывают сложные дни и мне не нужно, чтобы мне специально на это указывали».

Сложнее всего ей давалось общение с другими женщинами. И хотя Элис подобной связи не проводила, я не мог не думать о разговорах о телесных формах и привлекательности, которые вела с ней мать в детстве, — разговоры, которые, судя по всему, создали условия для ее растущей решимости ограничивать себя. На ранней стадии выздоровления ей было крайне непросто общаться со свекровью. «Все, чего она хотела, это разговаривать о подсчете калорий», — сказала мне Элис. Она расхваливала преимущества своей диеты 1200 калорий в день, а Элис передергивало. Почему ты поступаешь так с собой? Это вредно, говорила она себе. Или думала: почему ей так можно, а мне нельзя? Элис была готова спорить, оспаривать нелепые нормы, которые ее свекровь, по-видимому, одобряла. Но ей казалось, что ее аргументы будут каким-то образом направлены против женщин. Ее слова: «разговор со свекровью напоминал хождение по тонкому льду», — но этим путем она ходила и в детстве.

Сегодня, несколько лет спустя, Элис оценивает свою ситуацию как «почти нормальную». «Я все еще иногда срываюсь, — сказала она, — но не испытываю чувства вины». Ее намного меньше стало раздражать общение с другими женщинами. Она работала над смягчением своей чернобелой картины мира, позволяя себе принимать тот факт, что не все женщины, сидящие на диете, обязательно страдают расстройством приема пищи. «Моя главная задача, — делает Элис вывод, — перестать бояться еды».

Сейчас она считает, что самоконтроль — это не железные оковы, в которые она должна заключать свои импульсы. Она говорит, что стала больше осознавать, что и зачем делает и что чувствует в конкретные моменты, научилась гибче реагировать. Ее срывы случаются по большей части в периоды грусти и одиночества. Эта часть не изменилась.

Для Элис выздоровление — не сплошь розовые пони и радуги. «Некоторые девочки заканчивают лечение и говорят: все чудесно, собираюсь плыть на байдарке в эти выходные, я люблю свое тело, теперь я люблю себя». У Элис дела обстоят иначе. «Я не участвую в этой кампании “полюби свое тело”, — сказала она мне. — Я не люблю свое тело, но уже не так ненавижу, как раньше. Я стараюсь просто много не думать о нем, и это хорошо».

* * *

Некоторые специалисты по зависимостям поддерживают модель «всадник на коне». Они рассматривают контроль со стороны сознания (когнитивный контроль), или самоконтроль, как всадника, а импульсы — как коня. Эти «дуальные» модели были популярны в психологии несколько десятилетий и часто используются применительно к зависимости. Для зависимых характерны очень сильные импульсы, и они теряют присущую большинству людей способность их контролировать. Всадник ослабил хватку, вожжи выпали, и неуправляемый конь понесся вперед. Или конь слишком силен, чтобы его усмирить, и всадник прекращает бесплодные попытки. Обратите внимание, что обе интерпретации опираются на концепцию болезни. Потому что дикий конь без всадника будет сеять опустошение, пока его не свяжут или не успокоят.

Но с контролем все не так просто. Когнитивный контроль представляет собой регулирующий поведение сигнал, который формируется сразу во многих областях мозга и веером расходится по многим другим областям, выполняющим самые разные функции. Дорсолатеральная ПФК с помощью своих сложных нейронных сетей исполняет действительно сложные трюки — она отбирает информацию, распределяет ее по категориям, объединяет. Но она — не всадник на разгоряченной лошади, а капитанский мостик на корабле, который может оценивать ситуацию в целом, составлять долгосрочные планы и осуществлять краткосрочное управление. Есть другие префронтальные регионы, расположенные более вентрально: один из них находится в районе средней линии, а другие два — по бокам от нее. Эти регионы осуществляют более примитивные виды контроля. Еще есть вентральная (южная) часть передней поясной коры, располагающейся сразу за префронтальной корой, которая пытается контролировать поведение из центра эмоционального торнадо. Как нам составить представление о самоконтроле и потере самоконтроля с учетом этих различных систем?