Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости - Майа Шалавиц Страница 4

К июлю 1988 года моя жизнь сузилась до крошечной точки на острие иглы. Я жила со своим другом Мэттом и занималась торговлей кокаином. Моими рутинными ежедневными занятиями были, во-первых, участие в метадоновой программе, а во-вторых, лихорадочный поиск денег на дурь, оплату квартиры и корм для кошки. То лето было одновременно лучшим и худшим временем в моей жизни. Лучшим это время стало, потому что в августе я успешно избавилась от кокаиновой и героиновой зависимости, из-за которой я весила тогда 85 фунтов, конечности были испещрены следами инъекций, волосы, выкрашенные, как у Мадонны, пытающейся выглядеть, как Мэрилин Монро, потускнели и поредели, а глаза потухли и потеряли всякую живость. Худшим это лето стало потому, что я – ну, как бы это сказать? – не стала бы рекомендовать активным кокаинистам и героинщикам столь резкую абстиненцию.

Мне было тогда двадцать три года. Надо мной висело нешуточное обвинение, по которому мне грозил срок от пятнадцати лет до пожизненного по нью-йоркскому закону Рокфеллера о наркотиках. Меня застукали с двумя с половиной килограммами кокаина, и из-за этого я выглядела как дилер высокого уровня, хотя на самом деле этот кокаин принадлежал поставщику Мэтта, попросившему его подержать у себя товар.

Мало кто мог бы представить такое будущее для ребенка, начавшего читать в три года, преодолевшего природную застенчивость, и в восьмом классе ставшего «учеником, нацеленным на успех». Этот ребенок отличался такой высокой успеваемостью, что его без экзаменов взяли в первую женскую группу Колумбийского университета в 1983 году. Но Колумбийский университет теперь был в невозвратном туманном прошлом. Я не могла учиться дальше из-за стресса, вызванного уголовным преследованием. Но главное, я уже была настолько обессилена, что не могла толком следить за собой, убираться в доме, регулярно мыться и стирать.

В этом месте я должна была бы сказать читателю, что я не была «типичной наркоманкой». Американские СМИ регулярно убеждают нас в том, что наркоманы, в подавляющем большинстве, не бывают белыми образованными женщинами и выходцами из среднего класса. Однако я не стану этого делать. История показывает, что представление о «типичном наркомане» является состряпанным в эпоху расизма стереотипом, объясняющим, почему наша система лечения зависимостей неэффективна, а законы, касающиеся их, драконовские. Эти пещерные представления являются скрытым от глаз препятствием, мешающим нам по-настоящему разобраться в проблеме зависимости. Для того чтобы это сделать, надо понять, что в действительности представляет собой зависимость и почему наши бестолковые попытки ее определения приносят только вред.

В восьмидесятые годы, когда я была зависимой, большой упор делали на различении «физической» и «психологической» зависимости, и народная вера в важность такого различения остается достаточно крепкой и сегодня. Физическую зависимость рассматривали как медицинскую проблему: это была проблема первичной фармакологической и физиологической зависимости, когда организм отказывался работать без наркотика, и абстиненция приводила к серьезным нарушениям. Действительно, официальное название наркомании и физической зависимости звучало в руководствах по психиатрии, вышедших в восьмидесятые годы, как «лекарственная зависимость» (при понимании слова лекарственная в расширенном смысле).

Психологическая зависимость рассматривалась в морально-нравственном аспекте. Считали, что наркоман, вследствие своего слабоволия, эгоизма и дурного характера, утратил контроль за своим разумом. Согласно такому делению, физическая зависимость была реальной, а психологическая существовала исключительно в голове и была, следовательно, мнимой. К несчастью, как показали на своем собственном горьком опыте люди, подобные мне, физическая потребность в наркотике для того, чтобы избежать симптомов отмены, не является главной проблемой. Гораздо большее значение имеют психология и обучение (лучше сказать, научение). Летом 1988 года моей жизнью безраздельно управляла именно такая психология.

Одним из любимых слов Мэтта было слово «вонь», и оно очень хорошо описывало условия нашего проживания тем памятным летом. Наша квартира представляла собой большое пространство, поделенное на четыре скудно обставленные комнаты. В одной – спальне – на полу лежал запятнанный хлопчатобумажный матрац, а по другим комнатам были разбросаны книги, комиксы, компакт-диски, и стояла качественная стереосистема. Из мебели были несколько столов и стульев.

По всей квартире были разбросаны типичные предметы наркоманского притона: гнутые, почерневшие ложки и стеклянные трубки для плавления и курения кокаина. Оранжевые колпачки шприцев валялись на почерневшем нестиранном белье. В углу спальни стоял древний компьютер с игольчатым принтером, на котором я печатала статьи для журнала потребителей марихуаны «Время летать» (это была моя первая общенациональная колонка, которую я вела под псевдонимом «Боля Мене»; называлась эта колонка «Ссаный патруль» и была посвящена анализам мочи на наркотики).