Куриный бульон для души - Марк Виктор Хансен Страница 4

Какое-то мгновение он казался потрясенным. В нашей семье не принято было проявлять чувства. Я попросил его сесть чуть повыше, чтобы можно было обнять его. И предпринял еще одну попытку. Однако на этот раз папа держался еще более скованно. Я почувствовал, как во мне нарастает привычная обида, и подумал: «Ну и не надо. Если хочешь умереть, оставив меня с ощущением обычного холода между нами, ради Бога».

Многие годы я пользовался любым сопротивлением или сдержанностью отца, чтобы обвинить его, воспротивиться ему и сказать себе: «Вот, ему все равно». Но на этот раз я вдруг осознал, что это объятие послужит ко благу не только ему, но и мне. Я хотел выразить, насколько переживаю за него, несмотря на то что он с такой неохотой открывается передо мной. По натуре мой отец был похож на немца, во всем любил порядок; вероятно, в детстве родители приучили его скрывать свои чувства, то есть держаться по-мужски.

Отогнав свое давно сдерживаемое желание обвинить отца в нашей отчужденности, я решил не уступать и показать ему еще больше любви. Я сказал:

- Папа, не упрямься, обними меня. - И наклонился совсем близко к нему. Отец обнял меня. - А теперь обними крепче. Вот так. И еще раз, сожми покрепче. Очень хорошо!

В каком-то смысле я учил своего отца обнимать, и он сжал меня в своих объятиях уже как-то веселее. На мгновение наружу прорвалось ощущение: «Я люблю тебя». Из года в год мы здоровались, обмениваясь формальным рукопожатием и словами «Здравствуй, как дела?». И теперь мы оба ждали, чтобы момент этой краткой близости повторился снова. И все же именно тогда, когда мы начинали наслаждаться этим чувством любви, тело отца напрягалось, и объятие делалось неуклюжим и каким-то чужим. Потребовалось несколько месяцев, чтобы эта скованность ушла и его чувства легко находили выход в объятии.

Мне пришлось обнять отца бесчисленное множество раз, прежде чем он решился обнять меня первым. Я не винил, а поддерживал его; в конце концов, он менял привычку всей жизни - а это требует времени. Я знал, что мы все делаем правильно, потому что в наших отношениях сквозило все больше заботы и любви. Где-то на двухсотом объятии отец внезапно, в первый раз на моей памяти, произнес вслух:

- Я тебя люблю.

Гарольд X. Блумфилд

Клубничный напиток и три пожатия, пожалуйста!

Моя мать любила клубничный напиток. Я всегда предвкушал, как заеду проведать ее и удивлю, привезя любимое лакомство.

В последние годы жизни мои родители жили в доме для престарелых с медицинским уходом. Частично из-за болезни Альцгеймера, которой страдала мамау мой папа сам заболел и не мог за ней ухаживать. Они жили в разных комнатах, но проводили вместе столько времени, сколько могли. Они очень любили друг друга. Держась за руки, эта седоволосая пара излучала любовь, прогуливаясь по коридорам и навещая друзей. Они были «романтиками» этого центра.

Узнав, что состояние матери ухудшается, я написал ей письмо. В нем я говорил, как сильно люблю ее. Извинялся за свою раздражительность, когда был подростком. Я написал, что она была прекрасной матерью и я горжусь тем, что я ее сын. Я высказал все то, что уже давно хотел сказать, но не решался, пока не осознал, что в какой-то момент мама уже может и не понять слов любви. Это было подробное письмо с выражением любви, и папа говорил, что мама часами читала и перечитывала его.

Мне было очень грустно, что мама больше не узнаёт меня. Она часто спрашивала: «И как же вас зовут?», и я с гордостью отвечал, что я - Ларри, ее сын. Она улыбалась и брала меня за руку. Как жаль, что я уже больше не ощущаю этого особого прикосновения.

В один из приездов я зашел в местный магазинчик и купил родителям по клубничному напитку. Сначала я зашел к маме, представился, несколько минут поговорил с ней, а потом понес напиток отцу.

Когда я вернулся к маме, она уже почти все выпила и прилегла отдохнуть, но не спала. Мы улыбнулись друг другу, когда я вошел в комнату.

Не говоря ни слова, я придвинул стул к кровати, сел и взял маму за руку. Это было божественное единение. Я молча подтверждал свою любовь к ней. В этом покое я ощущал волшебство нашей полной любви, хотя знал, что мама не знает, кто держит ее за руку. Или это она держала меня за руку?

Прошло минут десять, я почувствовал, как она мягко пожала мою руку… три раза. Пожатия были краткими, но я сразу же понял, что мама что-то мне сказала.

Чудо полной любви питается божественной силой и нашим воображением.

Я не мог поверить этому! Хотя она уже не могла больше выражать свои сокровенные мысли, как раньше, слова были не нужны. На мгновение словно вернулась прежняя мама.

Много лет назад, когда мои родители еще только встречались, мама придумала этот особый способ говорить папе: «Я тебя люблю!», когда они сидели в церкви. А он тихонько дважды сжимал ее руку в ответ: «Я тоже!»

Я сжал мамину руку два раза. Она повернула голову, и ее губы тронула улыбка любви, которую я никогда не забуду. Ее лицо излучало любовь.

Я помнил, как мама выражала свою абсолютную любовь к отцу, нашей семье и бесчисленным друзьям. Ее любовь продолжает оказывать огромное влияние на мою жизнь.

Прошло еще десять минут. Мы молчали.

Внезапно мама повернулась ко мне и тихонько проговорила:

- Очень важно, чтобы тебя кто-то любил.

Я заплакал. Это были слезы радости. Я со всей нежностью и теплотой обнял ее, сказал, как сильно ее люблю, и ушел.

Вскоре после этого мама скончалась.

Так немного слов было сказано в тот день, но все они были на вес золота. Я всегда буду бережно хранить в памяти эти минуты.

Ларри Джеймс

Осколок фарфора

Очень часто моя мама просила меня накрыть к ужину стол хорошим фарфором. Поскольку это случалось часто, у меня никогда не возникало вопросов. Я считала, что это просто желание моей матери, минутная прихоть, и делала, что велели.

Как-то вечером, когда я накрывала на стол, неожиданно зашла Мардж, соседка. Мама, возившаяся у плиты, пригласила ее войти. Увидев на столе всю эту красоту, Мардж заметила:

- А, вы ждете гостей. Я зайду в другой раз. Надо было сначала позвонить.

- Нет-нет, ничего, - ответила моя мама. - Мы никого не ждем.

- Но тогда почему стол накрыт хорошим фарфором? - удивилась Мардж. - Я достаю парадный сервиз всего раза два в году.

- Дело в том, - негромко рассмеявшись, ответила мама, - что я приготовила любимое блюдо нашей семьи. Если ты ставишь на стол лучшую посуду для особых гостей и чужих людей, то почему не сделать этого для своей семьи? Они не менее особые, чем другие люди.

- Да, конечно, но твоя чудесная посуда побьется, - ответила Мардж, по-прежнему не понимая, как важно было для моей матери вот так проявить уважение к своей семье.