Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней - Эрик Кандель Страница 37

Когда портрет был готов, Форель отказался от картины. В частных разговорах Кокошка признавал, что тот на портрете выглядит перенесшим инсульт. Через два года Форель действительно перенес инсульт, парализовавший правую руку и правую половину лица. Трудно сказать, предсказал ли Кокошка инсульт случайно – или же наблюдательность позволила ему заметить временную ишемию, предвещавшую инсульт.

Еще один пример дара предвидения Кокошки – его портрет литературоведа Людвига фон Яниковского (рис. I–33), друга Карла Крауса, написанный в 1909 году. Глядя на этот портрет, можно подумать, что изображенный страдает психозом. Вскоре после завершения портрета у Яниковского действительно развился психоз. Кокошка отразил этот недуг, выделив голову Яниковского так, будто она движется навстречу зрителю. Яркие цветовые пятна на лице и фоне передают ощущение ужаса, характерное для начала психотического срыва. Яниковский на портрете смотрит зрителю в глаза. Мы чувствуем его страх и испытываем сострадание при виде испуганных асимметричных глаз, разных ушей, головы без шеи и теряющейся на темном фоне одежды. О близости Яниковского к безумию говорят также глубокие борозды и морщины, процарапанные ручкой кисти на лице, глазах, губах, ярко-красных ушах, на фоне картины.

Хилтон Крамер писал об этих ранних портретах Кокошки:

Стиль, отточенный Кокошкой в ранних портретах, иногда метко называют “живописью нервов” или “живописью души”, тем самым сразу предупреждая, что от этих картин не следует ждать соответствия нормам реалистического изображения, тем более приукрашивания… Мы видим, наоборот, глубокое сопереживание и стремление не быть обманутым масками общепринятых манер – все это порождает эффект глубокого проникновения в самую сущность психики… И в 1913 году, когда художник написал “Автопортрет с рукой на груди”, он и для себя не сделал исключения из этого принципа предельной откровенности [116].

Рис. 9–5. Оскар Кокошка. Плакат для обложки журнала “Штурм”. 1911 г.

Хотя Кокошка не был чужд тщеславия и склонности к саморекламе, в автопортретах он этих качеств не проявлял. Он подвергал свою личность анализу более глубокому и беспощадному, чем его предшественники-художники в его возрасте. Более того, он был откровеннее и самокритичнее Фрейда и Шницлера.

Своим знаменитым автопортретом 1911 года для рекламного плаката журнала “Штурм” Кокошка ответил на суровость венских критиков, окрестивших его “вождем дикарей”. Он изобразил себя в виде изгоя, напоминающего одновременно преступника (обритая голова, выступающая нижняя челюсть) и Христа, гримасничающего и указывающего пальцем на кровоточащий стигмат на груди, будто укоряя венцев (рис. 9–5).

Другая разновидность самокритики видна на автопортретах периода бурного романа Кокошки с Альмой Малер – одной из красивейших женщин Вены, вдовой композитора Густава Малера. Кокошка сделал предложение Альме в страстном письме, написанном в апреле 1912 года, через три дня после знакомства и примерно через одиннадцать месяцев после смерти ее мужа. Это было начало весьма непростых отношений, в прочности которых Кокошка никогда не был уверен. Альма, которой в ту пору было тридцать три, была человеком гораздо более зрелым и опытным, чем двадцатишестилетний Кокошка. Хотя их роман продолжался всего два года, он не давал покоя Кокошке всю его молодость. Завершилась связь тем, что Альма сделала аборт, Кокошка разбил посмертную маску Малера, а Альма ушла к архитектору Вальтеру Гропиусу. Свое горе Кокошка выразил в серии автопортретов и аллегорических картин, которые отражают его отношения с Альмой, разыгрываемые с заказанной художником куклой – подобием Альмы в натуральную величину.

Рис. 9–6. Оскар Кокошка. Автопортрет с возлюбленной (Альмой Малер). 1913 г.

На многих автопортретах этого периода Кокошка предстает в халате Альмы, в котором он часто работал. На одной картине художник изображен обернувшимся к зрителю и касающимся лица с вопросительным взглядом (рис. II–285). Кокошка выглядит встревоженным, почти испуганным. Это впечатление усиливается темно-зелеными полосами фона. На нескольких автопортретах, где Кокошка запечатлен с Альмой (рис. 9–6), она обычно кажется спокойной, а он выглядит одновременно покорным и взволнованным, будто на грани нервного истощения. На самом сильном из этих автопортретов, получившем название “Невеста ветра”, они изображены в тонущей в океане лодке, разбиваемой волнами их бурных отношений. Альма при этом спокойно спит, а он как обычно показан встревоженным, напряженно застывшим рядом с ней (рис. II–30). С помощью темных цветов и густых слоев краски Кокошка придал картине объем и красноречиво выразил свое смятение в то время. В цвета его кожи вплетаются тревожные красноватые оттенки, а тело Альмы светится зеленоватыми землистыми цветами.

На автопортрете 1917 года (рис. I–31) Кокошка указывает себе правой рукой на левую сторону груди. Его лицо и взгляд выражают страдания, вызванные не только еще не преодоленной утратой Альмы, бросившей его тремя годами ранее, но и физической травмой, полученной на войне: колотой раной, задевшей левое легкое. Роза Берланд отмечает, что боль этой двойной травмы отражается в том числе в неравномерных мазках, а также в затягиваемом тучами небе за спиной художника.

Автопортреты говорят не только о немалом влиянии Ван Гога на Кокошку, но и об отличиях их манеры. Решительные мазки и смелые цвета Ван Гога были взяты на вооружение Кокошкой [117]. Но когда Ван Гог переживал эмоциональные потрясения, он гораздо сдержаннее демонстрировал их зрителю. Самым ярким примером может служить необычный автопортрет, написанный Ван Гогом в 1889 году (рис. I–32). В конце 1888 года страдавший маниакально-депрессивным психозом художник после ссоры со своим другом Гогеном отрезал себе бритвой кусок левого уха и вскоре написал автопортрет с перевязанным ухом. Считается, что здесь Ван Гог запечатлен в самый мрачный период своей жизни, и все же он смотрит с полотна довольно спокойно.

Идея передачи черт личности с помощью жестов еще ярче проявилась в групповых портретах Кокошки. Художнику удалось превратить в средства экспрессии не только лица портретируемых, но и вообще их тела, особенно “говорящие руки”. Психическое напряжение становится зримым. Свои приемы Кокошка выработал отчасти под влиянием Родена.