Свой путь направь к звезде - Элизабет Лукас Страница 37

«Это точная картина моего детства! – заявила пациентка, кипя от возмущения. – Мне никогда ничего не разрешали, я всегда была аутсайдером в глазах подруг и полной неумехой в глазах родителей. Они мне все запрещали, все портили, все коверкали, поэтому и теперь никто не принимает меня всерьез, все смеются надо мной!»

Да, это был сверхтяжелый шкаф из домика двоюродной бабушки, унаследованный еще в детстве и остававшийся все последующие годы на своем старом месте. Как много пространства он занимал в жизни пациентки, как из-за него было темно! Да и хранились в нем только бесполезные вещи, только рухлядь: упреки на упреках, обвинения, неосознанные собственные слабости, застарелые страхи, глубоко скрытые комплексы. Видимо, при чтении того текста дверцы шкафа чуть-чуть приоткрылись, и из него потянуло невыносимо противным, затхлым запахом, отравившим все пространство вокруг.

Что нам было с ним делать? Открыть нараспашку, засунуть голову внутрь и оплакивать его содержимое? Реконструировать и без конца пережевывать старую травму? Захочет ли пациентка вообще жить в домике после этого?

«Мы разберем шкаф на части, – решила я, – разрежем его на кусочки. По частям его можно будет вынести за дверь, на свежий воздух, постепенно освободить от него стену и пол и впустить на его место расцветающую радость обновления». Я сказала пациентке о своих планах, и она согласилась с ними.

Первый кусочек, который мы совместно вынесли из домика, состоял из жалоб на несчастную судьбу, полную страданий. «Давайте посмотрим на Андреаса с объективной, деловой точки зрения, – предложила я. – Это здоровый мальчик, иначе он лежал бы в постели или находился бы в больнице. У него есть мать, значит, он не сирота. Мать ходит с ним гулять, водит его на детскую площадку, тратит на него свое время. Он не болтается где попало, не брошен, всегда под надзором. У него нормальные руки и ноги, сильные мускулы и такие же возможности, как и у другого мальчика, лазающего по рыцарскому замку. Он тоже испытывает потребность в расширении собственных границ. Единственное, что отличает его от другого мальчика, – это блокирующее влияние его матери (какие бы причины ее к тому ни побуждали). Пока все правильно?» Пациентка кивнула.

«Хорошо, – продолжала я. – Итак, у него есть все что нужно, он полностью оснащен для успешного развития и наращивания своих сил. Но он не пользуется своим оснащением из-за авторитарных запретов матери. Вы утверждаете, что узнали себя в описании этого мальчика?» Пациентка снова кивнула. «Тогда и вы, как Андреас, имеете полный комплект снаряжения, чтобы мужественно идти по жизни и развиваться дальше, а вдобавок еще то преимущество, что вы не пятилетний ребенок! Вы можете сопротивляться блокирующим влияниям. Можете критически относиться к советам и наставлениям. Вам уже не нужно слушаться родителей. Что вам мешает вскарабкаться по приставной лестнице и приобрести ценный опыт, как это сделал сынишка автора? Пусть с опозданием на несколько десятилетий, но тем не менее! Разве судьба не благоприятствует вам?»

«Я уже не смогу!» – раздраженно воскликнула пациентка. «Постойте, – возразила я, – получается, что вы берете на себя роль матери Андреаса. Вы хотите сами себя заблокировать? Зачем?» Пациентка испугалась: «А может ли быть так, что я уже давно играю эту роль?» – спросила она. «В настоящий момент может быть так, что вы навсегда покончите с этим», – ответила я, и большой обломок шкафа очутился снаружи.

Следующий кусок, за который мы взялись, представлял собой скопление упреков и обвинений. Ими было пропитано отношение пациентки к своим родителям, в тексте, с которым она себя идентифицировала, их тоже угадывалось немало. Но действительно ли мы вправе осуждать мать Андреаса? Она считает, что шест слишком опасен, – и в самом деле, даже «незаблокированный» ребенок не рискует подняться по нему. Она считает, что приставная лестница слишком трудна, – и в самом деле, даже «незаблокированный» ребенок поскальзывается на ней и чуть не падает. И не является ли ее злосчастное высказывание «Ты никогда так не сможешь» попыткой (к сожалению, довольно непедагогичной) уберечь своего сына на будущее от разочарований и тяжелых переживаний? Ее поступками двигало внимание к сыну и забота о нем, но, как известно, грань между заботой и чрезмерной опекой очень тонка. Слова «неодобрительно», «пренебрежительно», «презрительно», которыми характеризуется в тексте ее отношение к Андреасу, – это всего лишь интерпретация ее внешнего поведения, а подобные истолкования чужой манеры держать себя чаще всего бывают ошибочны. Кроме того: что мы знаем о матери? Может быть, когда-то с ней самой произошел несчастный случай? Или ей приходилось ухаживать за родственником, попавшим в аварию? Может быть, смерть разлучила ее с любимыми людьми? Может быть, она одинока, и в сыне заключена вся радость ее жизни, которую она не хочет подвергать риску ради ребяческого удовольствия? Кто знает, отчего появился этот сумрачный налет на ее лице и в ее душе?

Я могла бы продолжить аргументацию, но этого уже не потребовалось. И вот еще один увесистый фрагмент шкафа выставлен за дверь.

Оставалось подготовить к выносу последний кусок – заблуждения. Нередко мы ошибаемся не только в своих суждениях о других людях, но и в собственной самооценке. В обсуждаемом тексте, к примеру, оба мальчика оценивали себя неправильно. «Неблокированный» ребенок переоценивал свои силы, о чем говорит его первоначальное намерение справиться с шестом, но в данном случае это ему нисколько не повредило. Он отказался от трудного подъема и вознаградил себя легким спуском. Андреас, напротив, свои силы недооценивал, чему способствовала и его мать, и в данной ситуации это тоже не нанесло ему вреда. Он удовольствовался обычной лестницей. Однако с учетом долгосрочной перспективы мы должны согласиться с Михаэлем Титце: вариант с Андреасом не так безобиден. Ведь «неблокированный» ребенок понял и скорректировал свое заблуждение по ходу действия, в то время как бездействие Андреаса лишь укрепило его низкую самооценку.

Поскольку пациентка идентифицировала себя с Андреасом, наши рассуждения об этом персонаже можно отнести и к ней самой. В прошлом она тоже часто недооценивала своих возможностей, а вину за свою безынициативность возлагала на родителей. Теперь мы это заблуждение устранили. Но не было ли у нее еще одного заблуждения – заблуждения под названием «завышенная самооценка»? По словам пациентки, она была аутсайдером, над ней смеялись – чем это можно объяснить? Как следует из текста, у ее «двойника» Андреаса есть одна весьма нехорошая черта: «Каждый раз, когда нога малыша соскальзывала с перекладины и казалось, что он вот-вот упадет, на лице Андреаса появлялась еле заметная улыбка удовлетворения.» Это уже никак не связано с проблемой «недооценки собственных возможностей», это зависть в чистом виде плюс скрытое злорадство. А такие люди обычно не вызывают симпатии у окружающих и очень быстро становятся аутсайдерами, над которыми все только посмеиваются. Может быть, и у пациентки была подобная склонность, в чем она неохотно себе признавалась, предпочитая в глубине души переоценивать твердость своего характера?

Мои слова заставили ее глубоко задуматься. «Да, – согласилась она наконец, – зависть мне знакома. Иногда я ненавижу веселых и воодушевленных людей.» Она опустила голову. «Не слишком-то благородно, да?» – добавила она чуть слышно. «Люди чувствуют это и обходят вас стороной, – ответила я. – Но обратите внимание: такова ваша позиция в настоящее время, а все, что относится к настоящему, можно исправить. Скажу даже больше. Преображенное настоящее в будущем изменит и ваше прошлое, как бы парадоксально это ни звучало. Ведь если в настоящем вы внесете в свое прошлое что-то новое и хорошее, то в будущем оно даст более отрадный результат, чем сегодня». «Но как мне избавиться от зависти?» – спросила пациентка. «Не переоценивайте себя, осознайте свои слабости и всегда старайтесь желать людям, которые встречаются на вашем жизненном пути, только добра, со всей искренностью и честностью, на которые вы способны. Вы скоро заметите, как разрядится и потеплеет атмосфера вокруг вас». «Хорошо, я попробую», – сказала пациентка, и последний большой обломок шкафа с грохотом выкатился за порог домика.