Дитя и болезнь. Неведомый мир по ту сторону диагноза - Аркадий Харьковский Страница 36

На пути ребенка к иной жизни стоит смерть. Чем ближе ее врата, тем сильнее необходимость ее осмысления и принятия. Внутренний процесс отделения от Mipa ^[137] неизбежно связан с осмыслением смерти.

Примирение со смертью происходит не вдруг. Это не разовая акция, не озарение. Это процесс, имеющий начало, какую-то длительность и завершение. И даже если переживается он одномоментно, то все равно подготавливается всем ходом жизни последних лет, месяцев, недель, проведенных в больнице. Это путь, и, как любой другой путь, он имеет свои вехи, свои трудности, свои моменты усталости и отдыха.

На пути к примирению стоит страх. Как правило, первая встреча с ним происходит одновременно со смертью кого-то из знакомых по больничной жизни детей, например соседей по палате или знакомых по прошлой госпитализации. Такие новости быстро разлетаются по отделению.

Вот что происходило с Элизабет после смерти подруги:

«Кок могло все произойти ток быстро? Оно сомо-то как роз именно этого и желало, и доже очень, но смерть — это то, что меньше всего вяжется с ней, и я никак не могу взять этого в толк. Сом этот факт переворочивол мне душу… и я все расспрашивало своих родителей и говорило с ними только о смерти и о том, почему я ее ток боюсь и скоро ли я умру, так же, как она? Примерно через час мой папа сказал мне: если я не перестану постоянно твердить и думать вслух только об одном и том же (о смерти), то изведу вконец своих родителей. Я поняла, что поступаю подло и веду себя крайне эгоистично и что это очень не нравится моим родителям, но, поверьте, это была только самозащита, когда я так беззастенчиво играла у них на нервах и топтала их любовь» ^[138].

Защищаясь, человек обижает окружающих. От чего он защищается? От страха. От страха собственной смерти, мысли о которой с неизбежностью приходят вслед за мыслями о смерти хорошо знакомого человека.

Эта защита срабатывает автоматически, рефлекторно. Она причиняет окружающим боль, поэтому их реакция тоже может быть рефлекторной, импульсивной. И тогда появляется опасность, что за этими «автоматизмами» мы не увидим самого человека, не поймем его поведения, а значит, не сможем помочь ему. Надо стараться видеть того, кто прячется за этой защитой. Помните улыбку Чеширского Кота из истории о приключениях Алисы в Стране чудес? Самого кота мы не видим и не можем никак к нему отнестись. Надо увидеть самого кота, чтобы по-настоящему оценить его улыбку.

В нашем случае мы увидим гримасу страха. Мы должны суметь обратиться к человеку как бы мимо этой гримасы, в обход его защиты, непосредственно к нему самому.

За этой защитной маской ребенок ждет, что мы войдем в его страх и сможем помочь. Он ждет и боится, помимо всего прочего, что останется там один, что те, кто могли бы помочь, пройдут мимо. Равнодушно. Равнодушие не менее страшно, чем страх смерти. Вот что переживала девочка-подросток, столкнувшись со смертью другого ребенка в отделении, где она проходила лечение:

«Пустая кровать, вещи человека, которого уже нет, от этого „мурашки по коже“ но не это самое страшное.

Наибольший страх нагоняло то, что все взрослые в отделении вели себя так, как будто ничего не случилось. Как будто сегодня обычный день и за той простыней так и лежит тот мальчик… и у него все хорошо. Это всеобщее притворство делало атмосферу невыносимой. Казалось, что оплакивают мальчика только дети, а всем взрослым наплевать на то, что случилось… врачи все так же наигранно улыбались нам, родители все так же были заняты своими делами. Создавалось впечатление, что взрослые живут в одной реальности, а мы, дети, совершенно в другой.

И реальности эти в данный момент не пересекались… И было невыносимо страшно, что вот завтра не станет тебя, и всем, кроме десятка детей, будет точно так же безразлично» ^[139].

Смерть естественным образом воспринимается как лишение. Я умираю — значит, у меня уже никогда больше не будет чего-то, но и при жизни человек может согласиться с отсутствием каких-то благ. Или не согласиться… Тогда на месте утраченного останется пустое место, словно часть картины была вырвана. Чем будет заполнена эта пустота? Скорее всего, страхом. Если за внешним миром, из которого изъят какой-то кусок, по моему мнению, ничего нет, на месте недостающей части образуется пустота, от которой веет холодом и ужасом. Может чего-то не быть у меня, но ведь может не быть и меня самого. Что тогда? Вместо меня — тоже пустота?

Рене Магритт. Телескоп. 1963

Можно попытаться заткнуть пустоту первой попавшейся вещью, но такая заплатка не всегда подходит. Можно попытаться стянуть вместе близлежащие части картины, но тогда исказится все изображение. Иногда ребенок готов пойти на такое искажение ради достижения душевного покоя.