Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: "за" и "против" - Сергей Арутюнов Страница 34

Будучи в таком браке, женщина могла пользоваться равными с мужчиной правами.

Пожениться могли люди с совершенно разных сословий (вспомним здесь «Повесть о Петре и Февронии», где князь, хоть и не с первого раза, но берет в жены «древолазца дщи», то есть дочь вольного бортника — охотника за медом лесных пчел).

Молодожены могли и не жениться вовсе, а пожить вместе и, если не подходят друг другу, разойтись. Женщина имела полное право на свое приданое, но если муж ей доверял, то мог доверить и ведение хозяйства.

Завидный жених мог потребовать увидеться с невестой до свадьбы, но кого бы он ни увидел, жениться ему приходилось, потому что невеста в представлении родителей уже была как бы отдана жениху, и попробовали бы вы их в этом переубедить…

День сговора назначался родителями невесты. В дом невесты приезжали родители жениха, садились напротив родителей невесты и долго молчали. Потом начинали писать «рядную записку» (ибо стороны именно что рядились, как натуральные купцы). В записке назначали день свадьбы и подробнейше, как в протоколе обыска, перечисляли приданое невесты. Почему-то обязательно туда попадала кровать (корневой символ постельного счастья), затем шли сшитые во время взросления девочки и передаваемые от матерей и бабок платья, горшки, тарелки, ложки-поварешки…

Богатым невестам в рядную записку вписывали украшения, порой весьма дорогие, деньги (и золотом, и ассигнациями) и разнообразную недвижимость — от курных изб до доходных домов. Эдакий калым наоборот: от жениха ничего не просили. Ни полушки. Если невеста была настолько бедна, что не могла вписать в приданое ни копейки, ни грошика, жених перечислял родителям несколько своих рублей: ну, не может быть невеста без приданого, диктовал обычай! Что бесприданниц не отменяло.

Утром в день свадьбы в дом жениха готовить брачное ложе отправлялась сваха, ибо веровали, что колдуны могут «испортить» первую брачную ночь. Стелили молодым в сеннике, часто нетопленном. Понятно, почему: когда холодно, невольно жмешься поближе к другому. Так, видимо, подталкивали к близости. Если близость не получалась (легко ли сказать — мальчик и девочка, даже знающие гораздо больше о близости, чем сегодняшние, — что они могли друг с другом сделать?), топили молодым баню, где они видели друг друга воочию и сближались.

В сенник несли символы плодородия — лари с зерном, бочки: намекали на потомство.

Перед венчаньем звали молодых к столу, но и там жениху лица невесты не показывали — что за хитрые люди!

Основательно выпив и закусив, посаженый отец, обращаясь к родному отцу невесты, спрашивал разрешения вести молодых «чесать и крутить» — то есть венчать. Вели…

И только после венчания садились выпивать и закусывать до самого конца церемонии. Финальная часть пира была более приятной (или наоборот, неприятной) для жениха: невесте, наконец, открывали лицо. Девичий венец сменялся на «бабий убор» — повойник.

Красива была невеста или некрасива, она должна была непременно плакать, хотелось ей того или нет. Первым, что видел молодой муж на лице жены, были слезы, а первым, что видела невеста, тонкое шерстяное покрывало, за которым смутно, как в рождественском гадании на зеркале, проступало лицо мужа. Диво ли, что ведущей, главной эмоцией становилась не любовь (откуда ей взяться в этой странной встрече?), а именно жалость? Сначала к себе, а потом к насильственно сводимой с тобой другой душе?

Представьте себе: русская свадьба поначалу вовсе не весела. И замужние, и девицы поют за столом печальные песни — в общем, не понять, замуж выдают или хоронят заживо. «На кого ж ты нас оставляешь?» — та же самая тональность!

Замечательна сцена женитьбы царя Петра в фильме «В начале славных дел»: молодой и молодая в традиционной длиннополой одежде во главе стола, вой плакальщиц, прибаутки гостей, лица будущей пары напряжены, Петр почти открыто недоволен.

Перед тем мать-царица говорит ему, застигнутому посреди потешных трудов: «Женить я тебя надумала, Петруша» — «Ну, так жените», — досадливо, нетерпеливо отвечает строитель России молодой, понимая, что ни о какой любви речи не идет.

Наконец, распорядитель царской свадьбы поднимается и предлагает молодым покинуть пиршество, пока не начались самые соленые шутки. Им заворачивают на ночь в тряпицу курочку, краюху хлеба, и поднимаются они, горемыки, по лестнице в опочивальню, и первые минуты не знают, о чем говорить. Петр, мрачный, отвлеченный от дел, разламывает курицу пополам, и жуют они, наконец, эту жареную птичку, сглатывая те же слезы досады на судьбу, так немилосердно с ними обошедшуюся.

…Ту, выбранную матерью для него жену царь Петр и заточил, по примеру многих славных предков своих, в монастырь, и не больно о ней печалился.

По обычаю, перед тем как покинуть свадебный пир, муж, обозначая полноту власти над женой, ударял ее по спине плетью, полученной от тестя: женщина переходила от одного «хозяина» к другому. Иногда за молодыми увязывались гости, но если кто-то случайно перебегал дорогу «свадебному поезду», то мог попасть под саблю возглавляющего процессию ясельничего — особого человека, часто родного дяди жениха или невесты, охранявшего молодых от «лиходейства». Со временем ясельничий частично преобразился в шафера — фигуру главного свидетеля брачного торжества, ближайшего помощника и товарища жениха, а заодно и распорядителя пира.

Оставшись наедине, молодые исполняли еще один старинный, еще языческий обряд — разувания: жена, в знак покорности, снимала с мужа сапоги, в одном из которых была монета. Если первым снятым оказывался сапог с монетой, это был счастливый знак на всю будущую жизнь, а если нет, совместное житие обещало тяготы — и непрерывное повиновение.

В Сибири и на Урале жена омывала мужу ноги, и это скорее обычай, докатившийся до Руси с Ближнего Востока, но символически значивший то же самое — покорность.

Дав молодым время на проведение обряда разувания и омовения, а потом, подождав еще немного, ясельничий справлялся о здоровье жениха. Если тот отвечал, что находится в хорошем здравии, это означало, что доброе дело свершилось, ясельничий говорил это гостям и те шли кормить молодых.

Известно, что в некоторых местностях России демонстрировали гостям простыню с кровавым пятном (обычай предполагал, что невеста девственна, а если это было не так, простыню пачкали заранее приготовленной кровью какого-нибудь домашнего животного).

Детализация и регламентация отношений, возникавших в русской брачной паре, поразительна: казалось бы, назови братом или сестрой ту, что со стороны жены, и так же пусть поступит жена, касаясь родственников мужа, но нет, куда там!

Для того чтобы описать всю сложность возникавших отношений, придется привести целую таблицу (чтобы никто больше не путался):

Родственники со стороны мужа:

свекор — отец мужа;

свекровь — мать мужа;

деверь — брат мужа;

золовка — сестра мужа;

невестка, сноха — жена брата мужа.