Новая позитивная психология - Мартин Селигман Страница 33

В то время как современные люди столь часто путают удовольствие с духовным удовлетворением, древние греки хорошо понимали разницу между этими понятиями. В этой области, как и во многих других, они разбирались лучше нас. Аристотель четко отделял эвдагшонию (по-гречески, счастье) от удовольствия. Для него понятие счастья родственно гармонии и изяществу танца (само собой, не всякий танец гармоничен и доставляет эстетическое наслаждение, а лишь вдохновенный и требующий незаурядного мастерства). Аристотелевское понятие эвдаймонии сходно с тем, что я имею в виду, говоря о духовном удовлетворении, и именно оно — неотъемлемая часть добрых дел.

Удовольствия не приносят духовного удовлетворения. Эвдапмония не достижима ни с помощью химии, ни каких-либо других уловок. Духовное удовлетворение мы испытываем, лишь сделав что-то с благородной целью. Ссылка на Аристотеля в дан ном случае может показаться излишней и сугубо академической, но на самом деле эвдапмония имеет непосредственное отношение к нашей жизни. Открыть для себя, взлелеять и усилить описанными выше способами мы можем только удовольствия, но не духовное удовлетворение и счастье. Удовольствия зависят от ощущений и эмоций, духовное удовлетворение — от достоинств и добродетелей.

Многие вопросы, связанные с духовными наслаждениями, прояснились благодаря научной любознательности одного человека — весьма заметной фигуры в области социальной психологии.

— Тут есть одна знаменитость, — шепнул я жене, читая перевернутый список фамилий. Долгие годы за преподавательским столом научили меня читать работы студентов, лежащие «вверх ногами». Мы с Манди отдыхали на своем любимом курорте Кона-Вилледж (Гавайи), и, стоя в очереди перед завтраком, я машинально заглянул в список отдыхающих.

Привлекшая мое внимание фамилия Чиксентмихали была известна лишь узкому кругу ученых-психологов — я даже не знал, как она правильно произносится.

— Потрясающе легкое имя, — издевалась надо мной Манди. Михали Чиксентмихали преподавал тогда общественные дисциплины в бизнес-школе Питера Друкера при Клермонтском университете. Это он открыл и разработал понятие «потока» — состояния, испытываемого при полном погружении в какую-либо деятельность. Мы виделись всего один раз, мельком, лет двадцать назад, и я плохо помнил, как выглядит Михали.

Несколько минут спустя, сидя за столом и выковыривая из папайи косточки, я безуспешно пытался отыскать в зале рыжего молодца атлетического сложения, чей смутный образ сохранила моя память. Вопреки тому, что я сам говорю здесь о главенстве интересов семьи, мне очень хотелось побеседовать с коллегой (и это во время отпуска, когда человек, должен полностью принадлежать близким!).

После завтрака мы с Манди и детьми отправились гулять на пляж — среди островков окаменевшей лавы и песчаных дюн. По небу стремительно неслись темные облака, а слишком высокие волны не располагали к купанию.

— Папа, по-моему, там кто-то кричит, — сказала обладающая тонким слухом Лара, указав на прибрежную полосу.

И правда, седой как лунь мужчина тщетно пытался выбраться из воды: его то прибивало к нагромождениям лавы на берегу, где сидели чайки, то опять сносило в океан. Если бы не пятна крови на груди и лице и не оставшийся на левой ноге ласт, я счел бы, что перед нами — слегка уменьшенная копия Моби Дика. Я тотчас сбежал вниз и, не раздеваясь, вошел в воду. Благодаря ботинкам на толстой резиновой подошве я мигом добрался до невезучего пловца, но из-за мощной комплекции (куда там мои девяносто килограммов!) проводить его на берег оказалось непросто. Когда, в конце концов, мне это удалось и мой подопечный немного отды шался, по правильному выговору я понял, что он родом из Центральной Европы.

— Михали?

Последний взрыв кашля. Потом круглое добродушное лицо расплывается в улыбке, и теперь уже я тону, но не в океане, а в медвежьих объятиях. Следующие два дня мы про говорили с утра до вечера.

Майк Чиксентмихали получил свою фамилию от венгерского святого Михаила Чикского (Чик — город в Трансильвании). Его детство прошло в Италии и выпало на годы Второй мировой войны. Отец, венгерский аристократ (буква «и» в конце фамилии означает принадлежность к дворянскому роду) был тогда послом в Риме. Война лишила Майка безмятежного детства. После того как в 1948 году Сталин захватил Венгрию, его отец ушел из посольства. Став обычным эмигрантом, он попытался открыть в Риме ресторан. Фамильная мебель перекочевала в музеи Белграда и Загреба. Многие из знакомых Майку взрослых от беспомощности впали в отчаяние.

— Они остались без работы, без денег и чувствовали полную опустошенность, — рассказывал мне Майк. — Другие же, оказавшись в таких же обстоятельствах, демонстрировали жизнерадостность и целеустремленность, особенно удивительные на фоне всеобщего упадка. И это не были самые обеспеченные или уважаемые люди — до войны многие из них ничем не выделялись.

Этот феномен заинтересовал Майка. Живя в Италии, он перелопатил горы книг по философии, истории и религии, чтобы найти ему объяснение. Психология тогда еще не входила в программу итальянских университетов, и Майк, увлекшись трудами Юнга, поехал учиться в Америку. Кроме того, он рисовал, занимался скульптурой, писал статьи для газеты «Нью-Йоркер» (а ведь английский был для него третьим языком!) и получил степень доктора философии. Все это время он мечтал заняться самым главным — поиском причины стойкости духа, поразившей мальчика-эмигранта в хаосе послевоенного Рима. Как говорил мне сам Майк, сидя на берегу и задумчиво вглядываясь в просторы Тихого океана, «я хотел понять, что у нас есть и что могло бы быть».

Основной вклад Майка в психологию — разработанная им концепция потока. У каждого из нас есть занятие, предаваясь которому мы не замечаем бега времени. Мы чувствуем, что именно это нам необходимо, и готовы продолжать до бесконечности. При этом не важно, что именно нас увлекает-рисование, любовные ласки, игра в волейбол, публичное выступление, экспедиция к горным вершинам или сочувствие бедам ближних.

— Недавно я навестил в Будапеште своего сводного брата Марти, — рассказывал Майк. — Брат уже на пенсии, и его хобби — минералогия. Он признался мне, что как-то раз, за несколько дней до нашей встречи, он позавтракал, выбрал из своих сокровищ кусок хрусталя и принялся изучать его под мощным микроскопом. Какое-то время спустя Марти заметил, что разглядеть структуру кристалла становится все труднее. Видно, облако закрыло солнце, решил он, но, подняв голову, с удивлением обнаружил, что за окнами гаснет закат.

Для Марти время остановилось. Майк называет такое состояние «упоением» (мне этот термин не нравится, поскольку содержит намек на плотский компонент). Эти состояния он противопоставляет удовольствиям, связанным с удовлетворением биологических потребностей.

Провести теннисный матч, требующий всего вашего мастерства, — разве это не упоительно? Увлекает нас и чтение интересной книги, где давно известные факты представлены в новом свете, и беседа, в ходе которой нас осеняют любопытные догадки и можно их высказать. Завершение серьезной сделки, да и любого дела тоже бывает в высшей степени упоительным. При этом в процессе самой работы мы могли не испытывать никакого удовольствия, но, оглядываясь назад через некоторое время, чувствуем, что все-таки это было здорово, и не прочь повторить.