Брак и его альтернативы. Позитивная психология семейных отношений - Карл Рэнсом Роджерс Страница 31

Но интересно было то, что я не была уверена, хочу ли я этого. Я не знала, действительно ли я хочу быть здоровой, потому что это требует большой ответственности, просто огромной ответственности. Но мне не хотелось быть мученицей, умирая в течение десяти лет и избавившись от мучений в агонии.

И я часто возмущалась им, потому что все еще была уверена: о'кей, приятель, ты действительно заботишься обо мне, но ведь эта я — лишь то, что только ты видишь. Я не позволю тебе видеть тот маленький, черный, гадкий, безобразный клубок, который сидит у меня внутри,— это и есть настоящая я, непривлекательная и никому не нужная. В тот момент жизни мне было действительно страшно вновь пытаться достичь взаимной любви, снова учиться отдавать и принимать любовь.

Как вы понимаете, я могла бы поддерживать статускво, по-прежнему жалеть себя и принижать себя и чувствовать себя мученицей на полставки, но быть в безопасности, поскольку это было мне хорошо известно и я знала, что я защищена. Это во многом была не жизнь, но я была жива. Либо я могла попытаться снова открыть себя и разрешить ему увидеть себя, рискуя тем, что этот черный комок внутри так безобразен, что Джо меня оставит. Это был большой риск. Я понимала, что, если сделаю еще одну неудачную попытку, пусть не выйти замуж, а хотя бы просто создать близкие взаимоотношения с другим человеком, это может привести к тому что я сойду с ума, я на самом деле могу лишиться рассудка.

Не стоило так рисковать. Но спустя довольно продолжительное время я поняла, что для меня еще опаснее было не рисковать, так и не узнав при этом, могу ли я полюбить и быть любимой.

Я действительно должна была понять это. Я держала Джо в стороне, пыталась не впускать его в мои проблемы, в то, о чем я думала. Джо был открытым, он был в этом :прав, он так много жил настоящим, но я все равно пыталась критиковать его за это. Он был настолько естественным, что это даже пугало меня. Но это и восхищало меня, мне это нравилось. Я действительно его полюбила и думала, что только я знаю, как это делается, а больше никто. Я могу любить, я знала, как это делается, но считала что никто не мог на самом деле полюбить меня. И опять вернется то ужасное время. Но его интерес ко мне оставался, а наши отношения все развивались дальше. Мы стали спать вместе, и я приближалась все ближе и ближе к достижению оргазма. Была одна существенная деталь: Джо никогда не спешил. Для меня секс был всегда очень быстрым делом. Эякуляции у мужчины — и все, и это приводило меня в такое замешательство, что иногда я билась головой об стенку. А потом я должна была мастурбировать и чувствовать себя виноватой из-за этого. Я думала тогда, что, возможно, мастурбация была причиной того, что я не могла достичь оргазма. В итоге ситуация в целом была очень плачевна.

Но Джо никогда не торопился, и он интересовался, в какие моменты мне было хорошо, отчего я испытываю блаженство во время нашего физического контакта. Я обнаружила, что мне ужасно трудно говорить об этом. Я просто не привыкла к такого рода вниманию и сочувствию. Я действительно считала, что никто не может сочувствовать страданиям другого человека. Но по мере того, как я рассказывала об этом и мы становились все ближе и ближе друг другу, верите или нет, я начала испытывать оргазм. И это делало отношения в целом более значительными.

Но я была уверена, что он оставит меня, как и все остальные. Он обязательно почувствует отвращение ко мне и обнаружит, как я непривлекательна. Поэтому я стала изображать из себя привлекательную женщину. Я бы сделала все что угодно, чтобы понравиться ему. Я никогда не перечила ему, не показывала каких-либо отрицательных чувств по поводу того, что он делал, потому что чувствовала — ни в коем случае не должна терять его. Но если он когда-нибудь узнает настоящую меня, то он оставит меня, поэтому все равно буду продолжать игру в «привлекательную женщину». Я ведь тогда не отдавала себе отчет в том, что я не дурачила его! Но невозможно все время играть в такую игру, поэтому наконец я решила — это не было очень осознанным решением,— если уж он собирается оставить меня, то пускай это будет сейчас, так чтобы я знала об этом. Это было погружением вглубь и извлечением оттуда по частям того темного ужасного комка, который я выложила на стол и подумала: «Уж теперь это точно прогонит его прочь, и пусть это случится до того, как я увлеклась слишком глубоко». Но это никогда на него не действовало, что бы это ни было. Может быть, он не знал, что это такое, или игнорировал это, или сбрасывал это на пол, или что-то еще, но он никогда не вставал и не уходил. Иногда он очень злился, иногда очень смеялся, а иногда плакал, понимаете, он ведь должен был как-то реагировать. Я хотела, чтобы он как-то реагировал на все это, но он никогда не уходил. А я не могла понять этого, поскольку мне это было незнакомо. И я принималась за другой слой, вытягивала другое. Тут я получала настоящую реакцию от него: чтото было хорошо, а что-то не очень, но он остается— и вот это было важно.

Вы знаете, через несколько месяцев дети сами позвали его в наш дом! А до того по утрам он вскакивал и шел спать на диван или уходил домой в четыре или пять утра— парковал машину в конце квартала. И чем прочнее и серьезнее становились наши отношения, тем смелее мы могли позволить людям видеть, что мы живем вместе. Важно было не столько то, что они подумают о нас, сколько то, как мы чувствуем это сами.

Затем наступил настоящий переломный момент, и это была довольно странная ситуация. Мы жили вместе уже около года, что казалось мне невероятным. Как это получилось при таких соседях, я не знаю, но это было так. Это зависело от того, как я себя ощущала. И от того, что мы чувствовали оба. В какой-то момент Джо уехал из города по делу, а я осталась дома. Дети спали, я сидела в гостиной, смотрела телевизор, который находился на другом конце комнаты, около телевизора было окно, большое живописное окно. Обычно я задергивала шторы, но в этот вечер не стала этого делать и поэтому, Когда я смотрела телевизор, могла видеть собственное отражение в окне. И я стала разговаривать сама с собой. Это было очень важно для меня, и я не знаю, сможете ли вы услышать, что я говорила, но это было приблизительно так: «Привет, вот тебе тридцать четыре года, и жизнь повернулась иначе по сравнению с тем, что ты ожидала». У меня всегда была нереальная картина жизни. Я думала, что я хочу замуж, устроиться, родить шестерых детей, с Божьей помощью поднять семью и с тех пор жить счастливо. Это казалось такой простой и разумной мечтой.

А в действительности все оказалось совсем по-другому. Я нашла мужчину, думала, что полюбила его; я была прямым, открытым и честным человеком, но ничего не вышло. Только одно несчастье! Я так много мучилась, у меня была тьма проблем с детьми. Я была не способна справляться с жизнью. Я ничего не знала об этом, и это действительно опустошало. Жизнь была больше похожа на ад...»

Вот так я говорила с собой и услышала все, что было неправильным. А затем мне стало интересно узнать, что же будет правильным. И возник один вопрос от меня ко мне самой: «Чего же ты на самом деле хочешь? Что же ты ищешь?» И ответ оказался — не выйти замуж, не иметь шестерых детей, не жить с тех пор счастливо, отнюдь нет. Оказалось, что я хочу научиться любить кого-то одного, только одного человека, и быть любимой, вот и все. Мне не нужен был дом, не нужно еще что-то, а только узнать, как это делается. Узнать, как научиться и тому и другому.