Заново рожденные. Удивительная связь между страданиями и успехом - Ли Кравец Страница 30

Эта мысль может показаться странной, но одним из главных преимуществ нашей культуры может быть то, что она заставляет нас поверить в жизнь после смерти. Даже светская культура — культура потребительства, носителями которой мы все, хотим того или нет, являемся, — дает нам шанс на символическое бессмертие в таких формах, как наследство, которое мы оставляем после себя, предприятие, которое мы основали, произведения искусства, которые мы создаем, и дети, которых мы растим. Таким образом, наша культура помогает нам справиться со страхом, обещая бессмертие, но только при выполнении одного условия — мы должны соответствовать задаваемым ею стандартам. Пока мы делаем то, чего от нас ждут, то есть добиваемся успеха, одобрения, положения и денег, мы продолжаем существовать в той или иной форме. Мы можем сказать себе: «Я такой хороший человек / Я занимаюсь таким хорошим делом / После меня останется столько всего хорошего / Меня все уважают, а значит, я точно не умру молодым, и внезапная смерть мне тоже не грозит». Да, это не совсем логично, но и люди нелогичны. Тем не менее в этом есть некое подобие логики, которого достаточно, чтобы отвлечь нас от страха перед неизбежным концом.

Как показывают исследования, такое отрицание смерти может иметь серьезные последствия. Во-первых, мы оказываемся привязанными к картине мира, определяемой культурой. Если, например, я полагаюсь на обусловленную культурой веру в жизнь после смерти для защиты от переживаний, которые может вызвать осознание предопределенности смерти, тогда все, что может противоречить этой картине мира, рассматривается как потенциальная угроза. Эта идея привела исследователей к гипотезе, согласно которой напоминание о смерти, пусть даже и в ненавязчивой форме, чаще всего укрепляет уверенность людей в правоте картины мира, закрепленной в их собственной культуре, и заставляет их с пренебрежением относиться к другим культурам. Иными словами, они становятся еще более предвзятыми.

В 2005 году немецкие психологи Ева Йонас и Иммо Фриче совместно с создателем теории управления страхом Джеффом Гринбергом опубликовали в Journal of Economic Psychology удивительные результаты исследования, посвященного этой проблеме. Сказав участникам, что они изучают «потребительское и телезрительское поведение», они незаметно включили в анкеты также и ряд вопросов для оценки убежденности людей в превосходстве немецкой культуры — например, какую машину они предпочтут, если им придется выбирать между немецкой маркой и иностранным производителем, насколько, по их мнению, немцы внешне привлекательнее иностранцев и в какой степени немецкая кухня лучше других кухонь. И вот что особенно интересно: половина участников была опрошена в районе с большим количеством магазинов, остальные — в непосредственной близости от кладбища. Предполагалось, что вид кладбища должен был пробудить в респондентах мысли о смерти, то есть ввести их в состояние, которое ученые называют осознанием смертности. Никаких других различий, кроме того, что одна из групп состояла из людей, проходивших мимо кладбища, не было. Анализ ответов показал, что участникам, которых опрашивали рядом с магазинами, приблизительно одинаково нравились как немецкие, так и иностранные товары и традиции. Что касается людей, которых опрашивали рядом с кладбищем, то, как это ни удивительно, они с большей теплотой отзывались обо всем немецком, демонстрируя меньшую симпатию к иностранным товарам.

Между прочим, подобные результаты характерны не только для Германии. Схожие наблюдения были сделаны во Франции, Индии, Италии, Японии, Испании, США и других странах. Дело не в особом немецком мироощущении; речь идет о человеческом мировосприятии вообще. Также важно отметить, что, судя по всему, все это происходит автоматически, на бессознательном уровне, поэтому большинство участников исследования, возможно, даже не подозревали, что ведут себя как-то по-особенному.

Поскольку механизмы защиты, основанные на отрицании смерти, работают на уровне бессознательного, вы можете усомниться в их существовании. Все это кажется не слишком правдоподобным. Но задайте себе вопрос: почему даже после прочтения последних нескольких страниц, на которых предсказывается ваша кончина, вас до сих пор не охватило чувство страха?

* * *

По мнению еще одного человека, который не понаслышке знает, что такое страх смерти, есть еще один любопытный способ избавления от ужаса перед кончиной. Кинорежиссер Джон Карпентер утверждает, что способ этот — игра.

Карпентер, с его пышной копной седых волос и острым взглядом, не оставляющим сомнений в том, что он легко проникнет в наши сердца, обнажая самые глубокие страхи, сотворил несколько ставших культовыми персонажей, несущих смерть, начиная с серийного убийцы-психопата Майкла Майерса из «Хэллоуина» и заканчивая пришельцем-оборотнем из «Нечто». Режиссер и продюсер фильмов ужасов с более чем тридцатилетним опытом, он обратил внимание на интересный парадокс.

«Мы боимся смерти, но при этом нам нравится, когда она служит нам развлечением, — говорит Карпентер и называет ряд причин, почему это так. — Все дело в терапевтическом эффекте. Единственное, чего мы боимся больше самой смерти, — это мысли о смерти. Поэтому нам нравится думать о смерти, когда мы находимся в безопасности и точно знаем, что она нам не грозит. Мы всегда использовали и продолжаем использовать современные мифы и истории для объяснения мира. В этом смысле большой интерес представляют монстры. Представления о них уходят корнями в глубокую древность. В историях о монстрах смерть принимает сразу несколько обличий: другой, зверь — и живое существо, такое как мы. Все эти мифы и истории, которые мы распространяем, помогают нам выстроить отношения со смертью и понять ее».

Наблюдение, сделанное Джоном Карпентером, заслуживает внимания. Вы когда-нибудь замечали, как, вскрикнув от страха, зрители в кинозале начинают смеяться? Такие формы развлечения заставляют нас поверить, что смерть — это нечто безопасное, тем самым отдаляя нас от осознания собственной смертности. Это может быть связано с механизмом, для которого психологи придумали простое название — «нервный смех». Он срабатывает, когда мы оказываемся в стрессовой ситуации. Врач Алекс Ликерман из Чикагского университета утверждает, что нервный смех является защитным механизмом, оберегающим нас от избытка тревоги. «Способность посмеяться над травмой в момент ее возникновения или вскоре после этого является сигналом как для нас самих, так и для окружающих, что мы верим в собственную способность пережить ее (что, вероятно, и делает смех настолько универсальным источником удовольствия: он заставляет нас поверить, что все будет хорошо)», — пишет он в статье в Psychology Today.

Мы смеемся, потому что смех помогает нам установить своего рода символический контроль над смертью. «Фильмы, особенно фильмы ужасов, предлагают нам принять участие в сюжете, перенося нас самих на экран, — поясняет Джон Карпентер. — Но мы, зрители, всегда возвращаемся на свои места в кинозале живыми и невредимыми. Мы побеждаем смерть. Для большинства из нас смерть остается чем-то абстрактным».

Пока смерть остается абстрактной, мы можем спокойно продолжать жить, как будто у нас полно времени и его хватит для всех наших начинаний — то, на что Пол Уоткинс надеялся, когда был молодым.