Должно ли детство быть счастливым? - Екатерина Мурашова Страница 3

— Ну еще, естественно, мама детей, и еще с нами теща живет, помогает. С тещей у меня, если что, отношения хорошие, — улыбнулся мужчина.

— А с женой?

— Прекрасные! — ни мгновения колебания.

— Я бы хотела поговорить с вашей женой и посмотреть на младшую девочку.

Может, тормозного Валю просто «отодвинули» со всех семейных горизонтов и он придумал себе «волшебного помощника»? Но помощник получился такой же неуклюжий и невнятный, как и его создатель…

На этот раз пришла бабушка.

— А где мать? — напрямую вопросила я.

— Она… это… работает…

— Ее что, судьба Вали совсем не интересует?!

— Интересует, интересует, что вы, как вы могли подумать! Она себя винит…

— Скелеты на стол! — скомандовала я.

Бабушка подчинилась с подозрительной готовностью. Валя родился не один. У него был брат — однояйцовый близнец, который умер почти сразу после рождения. Причем ситуация была абсурдной: слабым и почти нежизнеспособным выглядел после рождения именно Валя. Им-то все врачи и занялись, а про большого и вроде бы здорового близнеца как бы подзабыли. И, когда он перестал дышать, спохватились не сразу, а потом уж не смогли реанимировать. А Валя выжил.

— Почему отец не сказал мне о близнеце?

— Он сам не знает.

— Как это может быть?! Вы ждали двойню и не знали об этом? Мы же не в джунглях живем!

— Дочка, конечно, знала. И я. Но она велела ему не говорить, хотела устроить сюрприз. Даже их приятеля втихую подговорила прийти к роддому с фотоаппаратом, чтобы сфотографировать мужа, когда он увидит, что ребенок-то не один…

— Сумасшедший дом.

— Да я ей тоже говорила… — бабка покаянно опустила голову. — Но разве ее переубедишь? Озорная она, и дочка вся в нее…

— Ну, а когда сюрприза не получилось…?

— Она мне позвонила и опять велела ничего ему не говорить — чего ж ему попусту расстраиваться? Я ее спросила: а ты как же? А она мне: ну а что я? Переживу как-нибудь. Бывает. Один-то ребенок все равно остался.

— И пережила?

— Да, запросто, как это ни странно. Легкий характер. Два раза в год мы с ней вдвоем на кладбище ездим, и всё. А больше и не вспоминает. Я сама в церковь хожу, свечки ставлю, она — ни разу…

— Может быть, видимость?

— Да нет, это ж моя дочка, я ее знаю. Она только вот сейчас, когда с Валей такое, занервничала. Все время меня спрашивает: мам, так он у нас что, сумасшедший, что ли? Ну никак поверить не может…

— И правильно на самом деле, — сказала я, хотя заочно мамочка не вызывала у меня ни малейшей симпатии. — Если реально хотите помочь Вале, скелет близнеца из шкафа придется достать.

— Ох! — сказала бабушка и прижала ладони к щекам. — Так вы думаете, это он его зовет?

— Не знаю, кто зовет, но близнеца актуализировать обязательно, — утвердила я.

Мы обговорили детали, и она ушла.

Я думала, что при любом обороте событий больше никого из них не увижу. Ошибалась. Прибежала та самая мамочка, любопытно блестя круглыми глазами и тряся кудряшками. Несмотря на троих рожденных детей, больше всего похожая на главную героиню из старого фильма «Девчата».

От нее я и узнала, что произошло дальше. С моим тезисом она согласилась сразу: «Если это Вале может помочь — значит, надо рассказать! Конечно!» Но страсть к безумным сюрпризам у нее, как видно, с годами и опытом не утихла: она решила отвезти сына на кладбище и именно там поведать ему о том, что у него был брат-близнец.

Валя никакого удивления от грядущей поездки не проявил; наоборот, как будто бы даже положительно заинтересовался. Поехали тайком от мужа и младшей (опять секреты!), втроем: Валя, мама и бабушка. На кладбище Валя сразу необычно для него оживился, крутил головой, как будто прислушивался или принюхивался, а потом споро, чуть ли не припрыгивая, побежал по боковой дорожке. «Он же туда бежит! К Ванечкиной могилке! Сам! — едва не срываясь в истерику, крикнула бабка. — Что ж это?! Останови его!»

Мать послушалась бабку. Поймала сына, усадила на ближайшую скамейку и, как умела, рассказала ему все.

Валя все выслушал, сидел на скамейке под легким кладбищенским снежком, болтал ногами, легко улыбался.

— Ну скажи что-нибудь! — в два голоса взмолились мать с бабкой.

— А! Так он, значит, Ваня? — кивнул Валя. — А я-то думал, это я просто свое имя плохо слышу… — и сполз со скамейки. — Ну, пошли к моему брату?

* * *

— Вы знаете, вы были правы, все намного-намного лучше стало! — радостно воскликнула мать. — У него как будто скачком сил прибавилось. Он и на уроках лучше стал, и дома оживился, и в догонялки с сестрой играет. А недавно сдачу ей дал — прикиньте, как она удивилась. Прибежала ко мне, а я ей: и поделом! Это тебе не хухры-мухры, а старший брат!

Мы решили больше к психиатру не ходить. Но я ж понять хочу, и вот хоть вы мне объясните: что ж это такое было-то? Ванечка-покойник его что, и вправду все время звал?! — Тут глаза у нее стали совсем круглые и большие, как старые пятаки. — Но как же это может быть?

— Да нет, конечно, — успокоила ее я. — Все дело в том, что горе по умершему ребенку в вашей семье было непережитым. В первую очередь это касалось вас. Вы задвинули свои чувства в дальний ящик, но они там все равно были, а Валя — эмпат, и его мозг выстраивал из этих не пережитых вами чувств и его собственного пренатального опыта (их же там было двое, и они об этом знали) смутные образы… Теперь эти образы полноценно вписались в реальность, и ему сразу стало легче в ней жить, прибавилось сил.

Меня саму такое объяснение не удовлетворило бы и на пятьдесят процентов. Ее — на все сто.

— О, ну вот теперь я наконец все поняла. Спасибо вам и до свидания! Удачной вам работы. Ух, какая она у вас интересная! — И уже на пороге: — Я его тут спросила: тебе очень Ванечку жалко? А он мне, знаете, что ответил? Я прямо упала… «Мам, ведь каждый из нас, людей, — это всего лишь чье-то приключение. Ванино было очень коротким. Но остался я, и теперь мы пройдем его вместе». Во как! — она подняла указательный палец и ушла, явно гордясь смышленостью своего сына.

А я — осталась.