Инстинкт заключенного. Очерки тюремной психологии - Михаил Гернет Страница 29

Мнение проф. Сергеевского вполне разделяет Н. С. Таганцев. «Уголовное право, как одна из юридических наук, говорит он должна, конечно, иметь своим предметом изучение преступных деяний, как юридических отношений. Отстаивая верность такого положения, он не соглашается ни с крайними взглядами криминалистов, требующих изучения в науке уголовного права причин преступления и указания средств его искоренения, ни с более умеренными, предлагающими «не устраняя из курсов уголовного права изучения юридической стороны преступлений, теснее слить это изучение с социологическими и антропологическими исследованиями, сделать предметом уголовного права изучение преступного деяния и преступника вообще т. е. с точки зрения юридической, социальной и биологической».

Первое из этих мнений т. е. «попытка полного упразднения уголовного права как науки юридической» представляется H. C. Таганцеву, совершенно основательно, не нуждающеюся в подробном опровержении: пока уголовные законы не упразднены — не может быть упразднено их изучение. Но автор опровергает и второе мнение: «соединение в одну единую науку социологического, антропологического и юридического исследования преступления и преступника теоретически не соответствовало бы основным началам классификации отдельных отраслей знания, a практически послужило бы только к взаимному вреду разработки этих отдельных отраслей исследования, т. к. они разнятся и по методам и по преследуемым ими целям».

Что касается указания на теоретическое несоответствие основными началам классификации наук, то это возражение едва, ли правильно: не науки существуют для классификации, но классификация для наук и то или другое разделение наук на группы отнюдь не должно служить и никогда не будет служить препятствием изменению содержания науки, вызываемому необходимостью обновления науки.

Для Н. С. Таганцева представляется невозможным соединение в «одно целое» разнообразных приемов исследования юриста и социолога: первый изучает преступление и его виды в «их понятии», a второй останавливается на их жизненной важности и на их соотношении с другими явлениями социальной и индивидуальной жизни. Юрист изучает настоящее и прошлое преступника для определения вины и меры ответственности, a для антрополога и социолога отдельные случаи имеют сравнительно ничтожное значение т. к. «преступник для них не душа живая, согбенная, может быть, под непосильными тяготами жизни и ждущая заслуженной или иногда видимо заслуженной кары закона, a просто любопытная разновидность изучаемого типа, предмет пригодный для демонстрирования известных научных положений». И с этими возражениями едва ли можно согласиться. Если кто и говорил о преступнике, как «живой душе, согбенной под непосильными тяготами жизни», то, конечно, не криминалисты классического направления, a социологического. Оперируя с цифрами, социологическая школа уголовного права учит, что преступники не только нарушители норм или той или другой степени их виновности или опасности, но плоть от плоти, кровь от крови современных обществ, продукт неурядиц всего политического и социального строя: для социолога преступник и громадном большинстве случаев — голодный бедняк, житель чердаков и подвалов, страдающий от тысячи тягостей бедности;:за рядами сухих цифр социолог слышит биение пульса самой жизни, как она есть во всей ее сложности, со всеми ее противоречиями, приводящими одних к довольству, a других в тюрьмы. Оперирование с большими числами нисколько не умаляет для социолога значения каждого отдельного случая: выводы, к которым он приходит, относятся к этим отдельным случаям, являющимся лишь единицами из общей суммы изучаемых им явлений. Н. С. Таганцев указывает, что интересующие криминалиста вопросы об изучении прошлого и настоящего преступника для определения его вины и меры ответственности не касаются социолога. Но, наоборот, социологическая школа уголовного права в лице всех своих представителей стремится изучить самым тщательным образом именно прошлое и настоящее преступников и именно такое изучение привело ее к убеждению о необходимости перенесения тяжести вины с преступника на само общество и о преимущественном значении субъективной стороны преступления перед объективной.

По этим соображениям ограничение содержания науки уголовного права лишь изучением юридических понятий преступления и наказания представляется нам неправильным, a расширение рамок нашей науки внесением в нее элементов антропологического и социологического не только возможным, но и необходимым. Такого взгляда и держится в настоящее время большинство криминалистов. Но является весьма спорным вопрос в какой степени, в какой форме должно состояться расширение в этом направлении области науки уголовного права.

Во всяком случае, как бы не была ничтожна и микроскопична та доля социологического и антропологического элемента, которая допускается некоторыми из криминалистов в юридическое изучение преступления и наказания, несомненно, что раз эти элементы вносятся, то уже нельзя отстаивать строго юридический характер нашей дисциплины, становящейся вследствие такого внесения наукою антрополого-юридической или социолого-юридической. С этой точки зрения неправ Н. С. Таганцев, считающий полезным, чтобы наука уголовного права считалась с результатами добытыми социологическим и уголовно-антропологическим направлениями, но чтобы она оставалась в то же время строго юридическою дисциплиною ^[90]. Это требование неисполнимо: уголовное право не может делать заимствования из уголовной антропологии и социологии, слепо, без критического к ним отношения, и, таким образом, чисто юридический характер науки должен быть утрачен.

Соотношение юридического элемента в науке уголовного нрава с другими (антропологическим и социологическим) подробно выяснено в германской литературе Liszt’ом и Vargha, сторонниками теорий первой из трех указанных выше групп ^[91].

Liszt понимает под наукою уголовного права в широком смысле (Strafrechtswissenschaft): во-первых, приведение в систему, при помощи логико-юридического метода, основных правоположений, т. е. юридическое изучение преступления и наказания; во-вторых, раскрытие, при помощи позитивного метода, причинности в мире преступлений и наказания и, в-третьих, учение о наиболее пригодных средствах борьбы с преступлением. Т. е. наука уголовного права в широком смысле слова распадается на несколько отделов или ветвей; в нее входят: 1) наука уголовного права в узком смысле, которая должна заниматься систематическим изложением правовых понятий; 2) изучение преступления как внешнего деяния и раскрытие его причин составляет задачу криминологии; последняя в свою очередь разделяется на уголовную антропологию и уголовную социологию, первая изучает преступление, как явление в жизни отдельного человека, a вторая исследует преступность как общественное явление и стремится раскрыть ее социальные факторы; 3) наконец, учение о наиболее пригодных средствах борьбы с преступностью составляет предмет новой ветви уголовного права уголовной политики: она вся основывается на уголовной социологии и антропологии, так как удачную борьбу с преступлением можно вести лишь тогда, когда известны причины преступности.