История целибата - Элизабет Эбботт Страница 28

[160]

Вполне возможно, что молитва молодого Августина: «Господи, дай мне целомудрия и умеренности, но только не теперь» – самая известная молитва христианского мира. После того как он ее произнес, на протяжении долгих веков эта молитва находила отклик в сердцах людей и сделала Августина родственной душой многих из тех, кто любил, страдал и был полон благих намерений. Кто из нас хотя бы раз в жизни не обращался к Господу с такой просьбой – если не о целомудрии и умеренности, то о других желанных грехах?

Августин происходил из обеспеченной семьи. Он был высокообразованным человеком, его долгая жизнь (340–430 гг.) [161]пришлась на время важных изменений и сдвигов в христианстве, включая монашескую революцию. Он сам как блестящий и благочестивый католик, по мнению некоторых – величайший из отцов Церкви, был чрезвычайно влиятелен в оформлении ортодоксальной теологии, особенно в вопросе о целибате.

По меньшей мере в течение десяти лет целибат почти не интересовал Августина. Он был очень набожен и принадлежал к христианской секте манихеев, которую позже стали считать еретической. Ее основатель Мани (216–277 гг.), жил и умер – был распят [162]– в южной Вавилонии. В его религиозном учении с многочисленными заимствованиями из гностицизма, христианства, зороастризма и греческой философии существовала своя иерархия и свои апостолы. Это учение нашло отражение в семи книгах Мани.

Манихейство – дуалистическое учение, противопоставляющее Князя тьмы Богу света, со сложной иерархией добрых и злых архонтов, Иисусом – Воплощенным Словом, и Мани – последним пророком. В постоянной борьбе между светом и тьмой, добром и злом тело манихея – всего лишь темница, созданная демонами, внутри которой заключен свет добра. Великая цель состоит в освобождении этого заточенного в темницу света. Единственную возможность для достижения этой цели составляет целибат, который предотвращает создание новых темниц, и другая практика аскетизма, благодаря которой должен быть освобожден заточенный в темнице свет.

На протяжении одиннадцати лет Августин следовал учению манихеев в качестве аудитора, или слушателя истины, все это время стремившегося стать одним из избранников. Принадлежность к избранникам – элитной религиозной группе, требовала соблюдения целибата, поскольку рождение детей считалось злом, так как заточало свет в темницу. Кроме того, избранникам также полагалось отказываться от частной собственности и профессиональной деятельности, строго придерживаться вегетарианской диеты, испуская свет, питаясь хлебом, овощами или семечковыми плодами.

Однако к избранникам Августин так и не был причислен. Как и остальные слушатели, он считался морально пригодным, но духовно стоявшим ниже избранников. Духовная ущербность слушателей определялась тем, что они не могли отказаться от таких земных слабостей, как стремление к деньгам, владение собственностью, поедание мяса и брак или, как в случае с Августином, – сожительство. В мире, каким его видели манихеи, все остальные – за исключением избранников и слушателей – слишком любили удовольствия, были безнадежно порочны и обречены на муки.

Самая большая моральная дилемма Августина состояла в том, что он не мог воздерживаться от половых отношений. На протяжении одиннадцати лет в качестве слушателя он стремился достичь положения избранника, но препятствием к этому для него стала невозможность соблюдения целибата. Проблема Августина состояла в том, что он был одержим сексом и на протяжении всего этого времени жил с сожительницей – матерью его сына Адеодата. Похоть терзала Августина с ранней юности. Он даже запомнил, когда его впервые стали донимать эти мучения. Отец взял юношу с собой в баню, и там у него случилась эрекция. Это обстоятельство привело еще совсем юного Августина в сильнейшее замешательство, в отличие от его отца, который пришел в восторг от того, «что я мужаю, что я уже в одежде юношеской тревоги» [163]. Полной противоположностью реакции отца была реакция на событие его матери Моники – ее это очень расстроило. Точно так же это подействовало и на Августина, навечно сохранившись в его впечатлительной памяти [164].

Несмотря на стремление Августина присоединиться к избранникам, он открыто жил в грехе. В то же время он жестоко мучился из-за похотливости, которую ненавидел, но не мог себя заставить ее преодолеть. Поэтому во время молитвы он часто рыдал.

Другим источником сильного давления, которое он на себе испытывал, была Моника. Несмотря на то что его мать приняла сожительницу сына и своего внука Адеодата, она постоянно подталкивала Августина к переходу в христианство и женитьбе. Постепенно без особого желания Августин пришел к решению о том, что женитьба и впрямь станет лучшим способом для удовлетворения его плотских желаний; уж лучше ему было жениться, чем гореть в геенне огненной. К несчастью, его сожительница не подходила ему на роль жены – может быть, поскольку ее общественное положение было для этого недостаточно высоким. Несмотря на потоки слез и упреков матери его сына (по крайней мере, мы это можем предположить), Августин отослал ее прочь, оставив у себя Адеодата, но вскоре мальчик умер. Избавившись от сожительницы, Августин обручился с другой девушкой, такой юной, что, чтобы на ней жениться, ему надо было ждать, пока она подрастет. Это значило, что она еще не достигла двенадцати лет – необходимого по закону минимального возраста для замужества. Иначе говоря, по возрасту она была гораздо ближе к Адеодату, чем к Августину.

Однако вскоре Августин понял, что не сможет сдерживать собственную похоть, пока его дитя-невеста подрастет. Вместо того чтобы дать бой своему непокорному половому члену, он снова обзавелся любовницей. Как потом он не раз повторял: «закон наших членов борется с законом нашего разума» [165].

Член Августина был настолько непокорным, что вскоре у него возникло отвращение к эрекции, «этому животному движению… против которого надлежит бороться скромности». Страсть, писал он, это то, что «восстает против решения души в необузданном и уродливом движении» [166]. Августин полагал, что эрекция непристойна и потому после грехопадения мужчины и женщины должны были прикрывать свою похоть фиговыми листьями. Женщины тоже испытывают сексуальное возбуждение, допускал он, вместе с тем полагая, что они прикрывают свою наготу прежде всего, чтобы предотвратить возбуждение мужчин.