Спасите игру! Ведь жизнь – это не просто функция - Кристоф Кварх Страница 28

На игровой площадке: рождение игр на ловкость

Мы вновь наблюдаем за нашей девочкой, а она тем временем играет в мяч. Уже добрых полчаса она бросает его в стену и ловит, причём самыми разными способами. Чтобы было интереснее, сейчас она бросает его с большей силой, чем сначала. Она усложняет себе задачу, бросая его то вправо, то влево. Игра выглядит чересчур простой, и мы ждём, что она вот-вот потеряет для девочки интерес. Однако вот прошёл час, а игра ей не надоела. Ну и, для полноты счастья, в конце концов, на площадку приходит папа и награждает своё сокровище аплодисментами.

Что здесь перед нами? Без сомнения, игра. Но совсем не такая, как те, что мы видели в детской. Это, академически выражаясь, недифференцированная игра, то в которой играющая девочка занята лишь проверкой и совершенствованием собственных моторных навыков, выяснением, что получится, а что нет. Сама она этого совершенно не осознаёт. Спроси её, почему она играет, и она или не поймёт, или просто скажет, что играет потому, что ей хочется. Однако во время её игры происходит нечто, что бросается в глаза наблюдателю: девочка демонстрирует, что она умеет. Ясно, что девочке игра доставляет удовольствие сама по себе, и именно поэтому — вот ключевой момент! — ей нравится, что в игре она сама, играющая, имеет возможность что-то проявить. В игре высвечивается нечто, таящееся внутри играющего, то, о чём сам он, возможно, даже не подозревает. И чем более самозабвенно он предаётся игре, тем больше вероятность, что в нём действительно это проявится. В этом-то и заключается, с одной стороны, удовольствие от игры, а с другой — её привлекательность для зрителя.

Но тут кроется и ещё кое-что. Ведь то, что проявление какого-то свойства относится к самой сути данной игры, вновь возвращает нас к первому базовому свойству игр вообще: любая игра — это совместный процесс. Сама логика демонстрации подсказывает, что она происходит перед чьими-то глазами или ушами. А поэтому зритель или слушатель являются неотъемлемой частью игры. Это очевидно для игр, происходящих на сцене. Но не только для них. Когда дети играют вместе, и никакого зрителя рядом с ними нет, элемент демонстрации все равно присутствует в их игре самым активным образом: «Давай-ка посмотрим, что мы умеем!» — кричит мальчик другу, предлагая сразиться во фрисби. Оба хотят продемонстрировать друг другу, как здорово умеют бросать тарелочку. Зритель им не нужен; вполне достаточно, что свидетелем будет партнёр. Точно так же и во время игр-соревнований, на которых мы вскоре остановимся: там тоже противник может играть роль зрителя. Важно лишь, чтобы присутствовал некто, на глазах у кого будет разворачиваться игра.

«Гляди, что покажу!» — кричит наша девочка папе, перед тем как исполнить особенно сложный трюк. И в тот момент, когда она показывает себе и папе, что она умеет, игра начинает соответствовать второму выделенному нами свойству: она становится представлением.

А как обстоит тут дело со свободой и связью? Девочка играет в одиночку, но она играет с мячом и со стенкой. Внимательно наблюдая за игрой, вы сможете расслышать невнятные реплики вроде: «Дурацкий мяч, ты куда?!» или «Ну, стенка, держись!» В её игре уже участвует Ты, а вскоре подойдёт и ещё один Ты в лице папы, который тоже как зритель будет связан с игрой. Таким образом, даже простейшая игра ребёнка с мячиком — это все равно игра с несколькими участниками.

Кроме того, это свободная игра: она не поддаётся расчёту. По крайней мере сама играющая девочка не знает заранее, получится у неё поймать следующий мяч, или нет. Она будет свободно снова и снова бросать его и учиться ловить разными способами. Единственное, что её ограничивает — это правило самой игры, гласящее: «Лови мяч, когда он отскакивает от стены». Также она может и ограничить предоставляемую правилом свободу, добавив, например: «До того, как он коснётся земли». Или установить внутреннюю по отношению к игре цель и постараться поймать мяч 30 раз подряд. При ближайшем рассмотрении понятно, что подобными ограничениями девочка расширяет своё игровое пространство: ведь каждое ограничение усложняет её задачу, задавая её самопроверке более точное направление. Все это позволяет ей становиться ловчее, быстрее и увереннее, выполнять более изощрённые броски и ловить всё более сложные мячи, а значит — заслуживать признание и восторг публики.

Подобную динамику мы видим на любой игровой площадке. Все снаряды и приспособления — от лесенок для лазанья и песочницы до качелей — прекрасно позволяют детям, играя, развивать и проверять свои возможности. Они стимулируют детей устанавливать собственные правила, не сообразуясь ни с какими целями вне самой игры; и при этом эти игры никак не назовёшь бессмысленными.

Так в простейшей игре с мячиком проявляются три ключевых свойства игры. Став постарше, эта девочка, вероятно, научиться играть с отцом в баскетбол, а может быть, станет жонглировать мячами или попробует себя в качестве танцовщицы на канате, кто знает? Возможно, в один прекрасный день мы увидим её на арене цирка — этого храма игр на ловкость. Но не исключено также, что она перенесёт выработанные качества в духовную сферу и будет применять свою ловкость в решении сложных загадок. Может быть, она захочет часами решать головоломки. Игр на ловкость много. И все они помогают нам развить моторный или когнитивный потенциал и познать собственные возможности. Чем шире раскрывают они пространство встречи, чем больше предоставляют различных опций, чем более непредсказуем их исход — тем выше вероятность, что у вас получится продемонстрировать нечто замечательное, удивительное и восхитительное, тем больше удовольствия получат все участники, и тем легче будет вам найти зрителей, готовых насладиться вашей игрой.

На игровом поле: происхождение состязательных игр

Что греха таить: в конце концов, девочке наскучило бросать мяч. Её партнёры, стенка и сам мяч, становились всё более предсказуемыми, придумывать новые трюки уже не получалось, да и папа всё реже на неё посматривает. Но теперь она стала постарше и может играть с одноклассниками. Как вот эта дюжина ребят, собравшихся этим прекрасным летним вечером в городском парке. Они хотят поиграть в волейбол. А теперь давайте посмотрим, что будет дальше.

Во-первых, дети размечают площадку. Они проводят границы, внутри которых будет происходить игра. «Любая игра, — замечает Хёйзинга, — движется внутри собственного игрового пространства, игровой площадки, материальной или только идеальной, о рамках которой участники либо заранее договариваются, либо они подразумеваются по умолчанию» ^[84]. Затем они договариваются, как долго будет длиться игра, при каких условиях её надо прекратить. Потом ещё раз уточняют правила, утверждают составы команд — и вперёд. Во время игры звучат смех и крики, ребята обнимаются и ссорятся, плачут и ругаются, торжествуют и печалятся. Есть победители и проигравшие. Дети играют в состязательную игру и получают от этого огромное удовольствие. Что ж тут удивительного: ведь всё происходящее — самая настоящая, подлинная игра. Говоря так, мы повторяем мысль Хёйзинги, который без тени сомнения утверждает: «На вопрос, правомерно ли причислять состязание как таковое к категории игр, нужно безоговорочно ответить „да“» ^[85].