Под тенью Сатурна. Мужские психологические травмы и их исцеление - Джеймс Холлис Страница 27

Двойственным является и архетип отца. Отец дает жизнь, свет, энергию, поэтому нет ничего удивительного в том, что он традиционно ассоциировался с солнцем. Но вместе с тем отец может проклинать, лишать сил и подавлять. Доисторический разум развил образ солнца как центра энергии и жизнеутверждающего начала до образа Бога-Отца, который наполняет энергией и оплодотворяет феминную землю. Патриархальность заменила поклонение Матери-земле поклонением Небесному Отцу. (Нимб над головой Христа — это остаток солнечной ауры Отца, тогда как змей, ассоциируемый с образом Матери, в Книге Бытия был презрительно отвергнут народившейся патриархальностью.) Если ребенок воспринимает отца позитивно, он ощущает его силу и эмоциональную поддержку и, подпитываемый энергией отца, преобразует внешний мир. Если же он воспринимает отца негативно, хрупкая детская психика разрушается.

Употребляя современную метафору, можно сказать, что психика ребенка — это некий спектр возможностей, база данных, формирующаяся на основе родительской модели при поддержке самих родителей. Благодаря матери ребенок может ощущать мир как заботливую и защищающую его среду. Благодаря отцу он может получить поддержку, чтобы войти в мир и начать бороться за свою жизнь. Разумеется, мать также может помочь ему в борьбе за жизнь, а отец — позаботиться о нем, но архетипически они играют свойственные им роли. Мать активизирует материнский комплекс, который должен трансформироваться так, чтобы у ребенка исчезли многие внутренние ограничения; в противном случае он сохранит зависимость и вовремя не расстанется с детством. Мифы о Великой Матери составляют большой цикл, связанный с мотивом смерти — возрождения, то есть вечного возвращения. Мифы о Небесном Отце связаны с вечным поиском, странствием от наивности к опыту, от темноты к свету, от дома к горизонту. Каждый мифологический цикл должен быть пройден.

Если в результате родительского влияния у ребенка формируются неадекватные родительские образы, эти искажения и вызванный ими дефицит психической энергии остаются у него на всю жизнь. Он жаждет чего-то, словно ему не хватает витаминов или очень хочется поесть именно той пищи, которой нет. В отношениях с окружающими он бессознательно ищет энергию, дремлющую в его психике. Так, например, сам того не осознавая, он может побуждать жену играть роль заботливой матери и гневаться на нее, если она от этого отказывается, хотя сознательно он бы не позволил ей исполнять эту роль. Или же он может отказаться от своего внутреннего странствия и попасть в зависимость от другого мужчины, бессознательно пытаясь найти в нем отсутствующий образ отца. Он может быть зол на отца из-за его недостатков, или просто испытывать злость из-за отсутствия социально признанных авторитетов, или тайно скорбеть по потерянному для него отцу.

Потратив немало времени во второй главе на изучение воздействия материнского комплекса на жизнь мужчины, нам следует признать, что не меньше, а возможно, даже больше энергии теряется из-за неполной активизации образа отца. Кроме всего прочего, родной отец ребенка должен обязательно стать третьей вершиной родительско-детского треугольника. Если же отец фактически или психологически отсутствует, энергия материнского комплекса остается неуравновешенной. Или же, испытывая негативное влияние собственного материнского комплекса и пребывая в регрессивном состоянии, отец, выступая в роли борца против семейного гнета, ожесточенно разрушает все семейные устои, так как у него самого нет здоровой модели восстановления отношений с феминностью, которую ребенок должен наблюдать и интериоризировать. Семья, построенная по старой модели «папа лучше знает», была слишком дисгармоничной, чтобы считаться здоровой. Лишь очень немногие из нас выросли в семье, в которой существовали настоящее равноправие, демократический баланс сил и взаимная поддержка и где родители дополняли друг друга.

Сэм Ошерсон в книге «В поисках отца» приводит результаты обширного исследования, свидетельствующего о том, что только у 17 % американских мужчин было позитивное отношение к отцу. В большинстве случаев влияния отца не было, потому что он умер, был разведен с матерью, отсутствовал фактически, был алкоголиком или наркоманом или же был эмоционально отчужден от семьи. Даже если эта поразительная статистика и не совсем точна, она означает, что происходит очень серьезное и трагическое нарушение едва ли не самого важного равновесия в природе. Действительно, Роберт Блай утверждает, что с тех пор, как произошла индустриальная революция, отношениям между отцом и сыном был нанесен самый большой ущерб.

Таким образом, мы пришли к седьмой великой тайне терзающей мужскую душу: каждый мужчина испытывает глубокую тоску по своему отцу и по старейшинам в своем сообщества.

Когда отцы и деды перестали вместе работать на полях и понемногу занялись торговлей, их семьи покинули свою землю и направились в города, где была работа. Когда отец покидал свой дом и отправлялся на фабрику или в торговую фирму, сын оставался дома. Ушла в прошлое тяжелая совместная работа; профессиональные секреты и навыки перестали передаваться из поколения в поколение, прервалась связь между мальчиком и отцом. Отец приходил домой, устав от тяжелой работы на сборочном конвейере или нудной бумажной рутины в учреждении. Наверное, по пути домой он терял последние силы. Джеймс Джойс рассказывает об одном таком отце, которого ни во что не ставил начальник, презирали друзья, отвергали женщины и который, как только входил в дом, бил своего сына «просто так». Тем самым он давал почувствовать деградацию своей души только тем, кто был слабее его.

Отцы слишком часто возвращаются домой уставшими и душевно опустошенными. Они не могут быть образцом для своих сыновей, если так остро ощущают сатурнианский гнет. Нет ничего странного в том, что мужчина нередко ненавидит отца, так же как его отец мог ненавидеть своего. Такая причинно-следственная цепочка восходит к появлению городского мужчины и мужчины, занятого в индустрии. Когда общество поглотило племя или общину, намного превосходя их по масштабу, возможностей для мужского общения практически не осталось. Едва ли мы вернемся к племенному образу жизни, хотя суть мужского движения заключалась именно в том, чтобы с помощью барабанного боя и пения у костра восстановить ощущение племени и собрать вместе мужчин, которые делились бы своими историями.

Несомненно, идея активизации позитивного образа маскулинности является вполне приемлемой, и чувство общности между мужчинами способствует достижению этой цели. Но большинству мужчин такая возможность совместного переживания может никогда не представиться, а на многих из тех, у кого она появится, это переживание не окажет длительного воздействия. Та часть собственного внутреннего мира отца, которая осталась недоступной его самопознанию, никогда не сможет перейти к сыну. А мы сегодня не можем найти старейшин в залах заседаний крупных корпораций или среди служителей церкви. Поэтому все мужчины, знакомые или незнакомые нам, испытывают жажду по отцу и скорбят о его утрате. Им недостает его реального присутствия, его силы и мудрости.

В литературе есть множество примеров внутреннего поиска юношами средств активизации маскулинного начала. Очень изящно это описано в коротком рассказе Кафки «Приговор», позволяющем увидеть, как отцовский комплекс писателя расширился настолько, что стал включать в себя его амбивалентное отношение к патриархам иудаизма и даже к Яхве — суровому и требовательному, но вместе с тем отсутствующему и недоступному.