Складка времени. Сущность и критерии - Андрей Курпатов Страница 25

Впрочем, раз уж мы говорим здесь не просто о «времени», но и о его, в первую очередь, «складке», имеет смысл сделать оговорку: толкование указанного вопрошания – «Познай самого себя!» – зависит не от конкретной исторической эпохи, но оттого, в каком времени – «круговом» или «линейно-направленном» – обнаруживает себя конкретный человеческий субъект.

Бескомпромиссный критик современного общества, петербургский философ Александр Куприянович Секацкий называет «пришедшее на смену иерархической духовности новое единство» «Плоско-Субъектным Континуумом (ПСК)», отличительными чертами которого является «массовая культура (культуриндустрия), доступная массам истина (позитивизм), общедоступная обесцененная демократия (политкорректность)» ^[61]. Субъект, который способен завестись на пространствах ПСК, именуется Секацким (вследза Джейком Хорсли) «хуматоном».

Презентуя мир хуматона, Александр Куприянович пишет: «Отношение к личности как к вещи – вот уж воистину удачная страшилка, вызывающая у снубиков (субъектов предыдущего «экзистенциального проекта», «субъектов подозрения» – А. К.) ужас на протяжении двух столетий. Хуматон понимает толк в вещах и агрегатах, умеет с ними надлежащим образом обращаться. И если сказать, что к встречному другому хуматон относится как к особого рода вещи, это будет всего лишь означать, что он хорошо относится к человеку. Это значит, что он не будет "стучать по крышке", а попытается разобраться в вынесенной клавиатуре. Если же допустимые операции с клавиатурой упорно не соответствуют "картинке", возможно, что агрегат просто вышел из строя. Тогда следует обратиться к специалисту – психоаналитику или в учреждение, где устройство могут перегрузить» ^[62].

В этом ироничном представлении «хуматона» (и противопоставлении его вымирающему в ПСК «снубику») с предельной наглядностью прорисовывается многозначность древнего вопрошания – «Познай самого себя!». Хуматон Секацкого находится в «круговом времени» идеально функционирующего «акцептора результата действия», определенного потребностями, которые «видят» будущее с той точностью, которая не позволяет отличить это «будущее» от «настоящего», потому что «все время так». Снубики Секацкого, напротив, сопротивляются ПСК и травмируются разрастающейся и втягивающей их «складкой времени». В «снубике», если верить Александру Куприяновичу, все еще живет гегелевская негативность, «поддерживающая непрерывное внутреннее беспокойство становящегося духа» ^[63]. Эта гегелевская (но не кожевская) «негативность» (способность субъекта превосходить все налично-данное содержание как не соответствующее его самодостоверности) в каком-то смысле и есть «нехватка», позволяющая нам разворачивать время – из круга времени в направлении неопределенного, а потому фактического будущего.

Один из самых ярких современных исследователей античной философии Марсель Конш так начинает свою культовую книгу «Философская ориентация»: «"Хотел бы я, чтобы коровы научили меня своей мудрости", – говорит „добровольный нищий“ в „Заратустре“. Животное мудро и разумно в том смысле, что не ищет иной жизни нежели своей собственной […]. Человек философствует, потому что ему чего-то не хватает. Чего же? Ответ прост: ему не хватает смысла» ^[64]. Далее Конш предлагает нам задуматься о двух временах – времени «коровы» (в котором все предначертано, предопределено) и времени человека (у которого есть нехватка чего-то большего, а потому он стоит перед лицом пугающей и одновременно завораживающей его неизвестности – действительного будущего). Странно ли, что «время коровы» – это и «время Дельфийского Оракула», и «время Гомера», «время досократиков», и время так называемого «вечного возращения» (само это понятие «вечное возращение» возникло именно у досократиков) ^[65]?

И странно ли, что современным творцом теории «вечного возвращения», воскресившим ее из небытия, вернувшим ее, является именно Фридрих Ницше, завидующий «мудрости коровы»? Не потому ли в связи со всем этим отношения Ницше с теорией «вечного возвращения» один в один соответствуют отношениям Павлова с его незадачливым «рефлексом цели»? А это именно так: как Иван Павлов объявляет «рефлекс цели» ключевым для своей науки о человеке, а потом ни разу не вспоминает о нем, так и Фридрих Ницше объявляет идею «вечного возвращения» ключевой для всей своей философии, а потом словно бы забывает о ней (немногие дошедшие до нас записи по этой теме содержатся в дневниках и письмах философа, и только).