Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия - Гари Маркус Страница 25

В чем же разница? Никто не знает этого наверняка, но отчасти ответ в том, что второй сценарий затрагивает глубинные чувства; одно дело – переключить неодушевленный механизм и как-то предотвратить столкновение, а другое – толкнуть кого-то на смерть.

Один исторический пример, как глубинные чувства влияют на нравственный выбор, – это неофициальное перемирие, объявленное британскими и германскими солдатами на Рождество 1914 года, в начале Первой мировой войны. Первоначальное намерение было после этого возобновить сражения, но солдаты во время перемирия перезнакомились; некоторые даже угощали друг друга рождественскими кушаньями. Так они перестали видеть друг в друге врагов и начали воспринимать других как людей из плоти и крови. В результате после рождественского перемирия солдаты больше не могли убивать друг друга. Как сказал бывший президент Джимми Картер в своей нобелевской лекции (2002) при получении премии мира: «Для того чтобы мы, люди, приняли для себя бесчеловечность войны, необходимо было для начала обесчеловечить наших врагов».

Как проблема вагонетки, так и рождественское перемирие напоминают нам о том, что наш нравственный выбор может казаться нам продуктом единого процесса сознательных умозаключений. В конце концов, интуиция часто играет огромную роль, независимо от того, говорим мы о чем-то будничном, например о новой машине, или принимаем решения о человеческих жизнях.

Сценарий с вагонеткой иллюстрирует это, показывая, как мы можем иметь два разных ответа на один и тот же, по сути, вопрос, в зависимости от системы, в которой его рассматриваем. Психолог Джонатан Хайдт попытался сделать шаг дальше, доказывая, что у нас может быть сильная нравственная интуиция, даже если мы не можем подкрепить ее отчетливым обоснованием. Рассмотрим, например, следующий сценарий.

Джулия и Марк – брат и сестра. Они путешествуют вместе по Франции, пока у них в колледже летние каникулы. Однажды ночью они остаются вдвоем в домике на побережье. Они решают, что будет забавно и интересно, если они попробуют заняться любовью. По крайней мере для обоих это будет новый опыт. Джулия принимает противозачаточные таблетки, но Марк для перестраховки все равно пользуется презервативом. Оба наслаждаются близостью, но решают больше такого не повторять. Они держат случившееся той ночью в тайне, что делает их еще ближе друг другу. Что вы думаете об этом? Хорошо ли, что они это сделали?

Всякий раз, когда я читаю этот отрывок, мне становится не по себе. Но почему на самом деле это плохо? Вот как объясняет это Хайдт:

Большинство людей, которые слышат эту историю, сразу же говорят, что заниматься любовью брату и сестре неправильно, и после этого они ищут причины. Они указывают на опасности кровосмешения, только чтобы вспомнить, что Джулия и Марк использовали два вида противозачаточных средств. Они доказывают, что Джулия и Марк наверняка будут испытывать эмоциональную боль, хотя история показывает, что ничего плохого с ними не случилось. В конце концов многие люди говорят что-нибудь вроде: «Я не знаю, я не могу объяснить, просто я знаю, что это неправильно».

Хайдт называет этот феномен – когда мы чувствуем, что что-то неправильно, но не способны объяснить почему, – нравственным шоком. Я считаю это иллюстрацией того, с какой легкостью разделяется эмоциональное и рациональное. Нравственный шок вызывается разрывом между нашей наследственной системой, которая в целом особенно не анализирует детали, и разумной системой, которая последовательно анализирует явления. Как это часто бывает, в случае конфликта наследственная система побеждает: даже если мы знаем, что не в состоянии дать чему-то подходящее объяснение, наше эмоциональное неприятие сохраняется.

Когда вы заглядываете внутрь мозга с помощью современных технологий, вы находите дальнейшие свидетельства того, что наши нравственные оценки происходят из двух различных источников: на выбор людей в ситуации моральной дилеммы влияет то, как они используют свой мозг. В экспериментальных попытках, таких как упомянутые ранее, испытуемые, которые выбирают спасение пяти жизней ценой одной, обычно полагаются на участки мозга, известные как дорсолатеральная предлобная кора и задняя теменная кора, которая важна для сознательных умозаключений. В то же время люди, которые решают спасти одного человека в ущерб жизни пятерых, склонны полагаться скорее на участки лимбической коры, больше связанные с эмоциями. [28]

Человеческий мозг становится клуджем не оттого, что у нас есть две системы, а из-за способа, которым эти две системы взаимодействуют. В принципе рассуждающая система должна рассуждать – независимо и свободно от предрассудков эмоциональной системы. Разумно спроектированная машина сознательных умозаключений должна систематически искать в своей памяти релевантную информацию, все «за» и «против», для того чтобы быть способной принимать систематические решения. Она должна быть настроена одинаково и на несоответствие, и на соответствие и должна быть чрезвычайно устойчивой в отношении нерелевантной информации (такой, как заявления продавца, интересы которого наверняка расходятся с вашими). Эта система должна быть уполномочена сопротивляться нарушениям своего плана. («Я на диете. Нет шоколадному торту».) То, что мы имеем вместо этого, оказывается между двумя системами – атавистической, рефлексивной системой, которая лишь отчасти восприимчива к целям организма в целом, и рассуждающей системой (построенной из негодных старых элементов, таких как контекстуальная память), которая плохо приспособлена к независимым действиям.

Означает ли это, что наши сознательные, рассудительные решения – всегда самые лучшие? Ничего подобного. Как заметил Даниэль Канеман, рефлексивная система лучше в том, что она делает, чем рассуждающая система в рассуждениях. Наследственная система, например, исключительно восприимчива к статистическим колебаниям – она веками отслеживает вероятность найти пищу или встретить хищников в определенных местах. И хотя наша рассуждающая система может быть осмотрительной, требуются большие усилия для того, чтобы заставить ее функционировать по-настоящему надежно и сбалансированно. (Разумеется, это неудивительно, если принять во внимание, что наследственная система формировалась сотни миллионов лет, а сознательные рассуждения – недавнее изобретение.)

Итак, неизбежно существуют решения, для которых наследственная система приспособлена лучше; в некоторых обстоятельствах она предлагает единственный реальный вариант. Например, когда требуется принять мгновенное решение – разбить машину или свернуть на следующую дорожку, – рассуждающая система слишком медлительна. Точно так же там, где нам надо рассматривать много различных переменных, бессознательное мышление – в подходящее время – может иногда превосходить сознательное целенаправленное мышление; если ваша проблема требует всей полноты картины, есть шанс, что может пригодиться наследственное, склонное к статистике мышление. Как сказал Малкольм Гладуэлл в своей последней книге «Озарение» [29], «решения, которые принимаются очень быстро, до определенной степени могут быть не хуже, чем решения, принимаемые сознательно и рассудительно».