К черту все! Берись и делай! - Ричард Брэнсон Страница 21

Спустя несколько минут после нашего приземления голая пустыня подала первые признаки жизни. Группка берберов-кочевников материализовалась прямо посреди скал. Сначала они держались на расстоянии. Мы уже собирались предложить им воду и остатки запасов еды, когда над нашими головами зарокотали лопасти военных вертолетов. Должно быть, нас отследили по радиолокатору. Как только появились вертолеты, берберы исчезли. Два вертолета приземлились неподалеку от нас, подняв тучи пыли и песка. Вскоре мы были окружены хмурыми солдатами. В руках они держали автоматы, но, похоже, не знали, во что или в кого им следует целиться.

– Аллах! – сказал я со всем дружелюбием, на которое был способен.

С минуту солдаты стояли неподвижно, но вскоре любопытство одержало верх, и они подошли поближе. Вместе с офицером мы обошли капсулу, а оставшиеся на ней топливные баки почему-то его особенно восхитили.

Глядя на капсулу, стоявшую на красном песке, и вспоминая ночное падение над Атласскими горами, я снова поклялся себе, что никогда ни во что подобное не ввяжусь. Однако в полном противоречии с данной себе клятвой понимал, что, как только окажусь дома и переговорю с людьми, собирающимися в кругосветный полет, соглашусь попробовать еще раз. Этому вызову невозможно противиться. Он слишком въелся мне в душу, чтобы я смог отказаться.

Следующую попытку облететь планету на монгольфьере я предпринял в Марракеше 18 декабря 1998 года. На сей раз мы вполне безмятежно проплыли над Атласскими горами и продолжали двигаться вперед, когда получили по радио известие, что полковник Каддафи запретил нам полет над территорией Ливии. Я отправил ему по факсу страстное письмо – и он в конце концов разрешил нам лететь. Но это была лишь первая проблема в череде подобных. Записи последующих дней в моем дневнике переполнены восторгом, охватывавшим нас, когда мы плыли то над горой Арарат, куда прибило ковчег Ноя после потопа, то вдоль походной тропы Александра Великого на его пути в Афганистан. Мы без приключений прошли между Эверестом и вершиной К2 – и вдруг внезапный удар: нам наотрез отказались дать разрешение на полет над прилегавшим к Гималаям районом Китая. К битве за получение такого разрешения подключился даже Тони Блэр – и китайцы в конце концов сдались. Надо сказать, вовремя – потому что с ветром поделать мы ничего не могли, и нам лишь оставалось двигаться вместе с ним. Пройдя на рассвете над Фудзиямой, мы легли на тот же курс, который избрали во время нашего успешного перелета через Тихий океан. Теперь мы направлялись в сторону Америки – вместе с Санта-Клаусом и его оленьей упряжкой, – чтобы поспеть к Рождеству.

Когда на самом подлете к Америке я укладывался спать, подумал: а ведь это почти невероятно – пережить фантастические приключения, да еще и с таким везением. Но тут вмешалась погода. Когда я проснулся, то обнаружил, что мы словно наткнулись на невидимую стену, протянувшуюся вдоль всего побережья США. Пробиться сквозь нее нам не удавалось, а ближайшей сушей были Гавайские острова. Я подумал, что вряд ли нам суждено остаться в живых, и написал завещание, в котором просил похоронить меня там-то и так-то, если мое тело вообще найдут. Не долетев шестидесяти миль до Гавайских островов, мы рухнули в море – и снова нас спас вертолет.

Сразу после Рождества я вылетел на остров Некер, чтобы присоединиться к семье и друзьям. Однако, когда я вошел в Большой дом, в нем никого не оказалось. Это было сюрреалистическое зрелище – огромный и абсолютно пустой дом. Я нашел всех на самом дальнем краю острова – именно в том месте, которое указал в своем завещании. Днем раньше, когда был уверен, что погибну, я просил похоронить меня именно здесь, чтобы мою могилу окружали те, кого любил в этой жизни более всего. Это было очень странное ощущение: быть среди них и думать: Боже, а ведь наша встреча могла быть совсем другой.

Пережитое ни в коей мере не охладило мою страсть к опасным приключениям. Я влюблен в воздушные шары, и даже купил один для себя. Это небольшой шар с плетеной корзиной – такой же, как в «Вокруг света за восемьдесят дней». На нем можно покатать родных и друзей. Небо умиротворяет меня. Ты плывешь в полной тишине, вдали от мирской суеты – и чувствуешь свое единство с природой. До тебя не дозвониться, тебя не остановить. Ты свободен. Ты смотришь вниз на города, на поля и на людей, не знающих, что ты здесь, наверху. Ты можешь пролететь рядом с диким лебедем и услышать, как он бьет крыльями. Ты можешь взглянуть в глаза орла.

Летая на воздушных шарах, я научился предаваться размышлениям. На земле моя жизнь проходит в ошеломительном темпе, где каждая секунда заполнена до отказа. Иногда я выдыхаюсь. Каждому из нас необходимо уединение. Время от времени полезно остановиться и поразмышлять, зарядить тело и ум новой энергией. Я часто думаю о рыбаках, за которыми наблюдал в Японии. Постоянное стремление к чему-то заложено в нашей природе, и я думал: а чего же они ищут в жизни, чего от нее хотят? Рыбаки выглядели вполне довольными тем, что ловят рыбу и могут прокормить свои семьи. Они не рвались к тому, чтобы основывать империи по изготовлению рыбных консервов. Насколько я знал, они не жаждали пересечь Тихий океан на воздушном шаре или покорить Эверест. Приходил новый день – и они встречали его. Они жили мгновением, и, пожалуй, именно это давало им душевный покой.

Моя бабушка, Дороти Хантли-Флиндт, прожила жизнь, наполненную до краев. Когда ей было восемьдесят девять, она стала самым старым человеком в Британии, сдавшим практический экзамен повышенной сложности по латиноамериканским танцам. Ей было девяносто, когда она стала самым старым игроком в гольф, загнавшим мячик в лунку с одного удара. Бабушка не переставала учиться. В девяносто пять она прочитала «Краткую историю времени» (А Brief History of Time) Стивена Хокинга, став одной из немногих, кто осилил эту книгу от начала и до конца. Незадолго до смерти (она умерла в девяносто девять лет) бабушка отправилась в кругосветный круиз. Она смеялась от души, когда ее случайно оставили на Ямайке в одном купальнике. Ее позиция была четкой: жизнь дается один раз, и этим шансом надо воспользоваться по максимуму.

Мои родители потихоньку стареют, и сейчас им уже за восемьдесят. Как и бабушка, они перепрыгивают с самолета на самолет, путешествуя по планете. Они всегда присутствовали при начале и завершении всех моих приключений, ободряя и поддерживая меня и придавая мне сил. Они даже отправились разыскивать нас с Пером, когда наш монгольфьер попал в пургу над Канадой и мы затерялись в бескрайних ледяных просторах Севера. Их пример учит меня, как радоваться жизни.

В 1999 году с мамой и отцом мы купили Улусабу, частный охотничий заказник в Южной Африке, расположенный на десяти тысячах акров девственной земли посреди заказника Саби Сэндс, граничащего с гигантским национальным парком Крюгера. Там мы выстроили красивый дом, в котором собираемся всей семьей. Время, которое я провожу с родными, для меня настолько драгоценно, что, когда мы собираемся вместе, отвожу на деловую активность только пятнадцать минут в день. Я редко пользуюсь современными техническими штучками вроде электронной почты или мобильных телефонов, но в Африке научился пользоваться спутниковым телефоном для того, чтобы поддерживать контакт с офисом. Когда мы располагаемся лагерем у реки в Серенгети или наблюдаем, как вечером животные собираются у водопоя, я потихоньку делаю несколько звонков, а потом присоединяюсь к семье. Эти два мира настолько несовместимы, что любая деловая активность здесь совершенно неуместна. Многие большие шишки, проводящие в своих кабинетах сутки напролет, не могут этого понять. Они спрашивают: