Стать сильнее. Осмыслить реальность. Преодолеть себя. Всё изменить - Брене Браун Страница 21

Как мы называем историю, основанную на ограниченных реальных и придуманных данных, которые смешаны в единую, эмоционально убедительную версию реальности? Теория заговора. Основываясь на обширных исследованиях и истории, английский профессор и автор научных публикаций Джонатан Готтшалл рассматривает человеческую потребность в сочинительстве в своей книге The Storytelling Animal («Животное, рассказывающее сказки»). Он приводит доказательства того, что «обычные, психически здоровые люди проявляют поразительную склонность к сочинительству в повседневных ситуациях». Социальные работники всегда используют термин «придумывать», когда речь идет о том, как слабоумие или черепно-мозговая травма иногда заставляют людей заменять недостающую информацию чем-то ложным, что они считают правдой. Чем больше я знакомилась с исследованием, тем больше соглашалась с мнением ученого о том, что выдумками занимается каждый человек ежедневно, а не только в конкретных медицинских условиях.

В одном из моих любимых опытов, описанных в книге «Животное, рассказывающее сказки», команда психологов просила покупателей выбрать одну пару носков из семи, а потом объяснить свой выбор. Каждый покупатель объяснял свой выбор оттенком цвета, фактурой и качеством. Ни один из них не сказал: «Я не знаю, почему выбрал именно эту пару» или «Я понятия не имею, почему я ее взяла». У всех была история, объясняющая решение. Но вот парадокс: все носки были одинаковыми. Готтшалл объясняет, что покупатели сочиняли истории, которые сделают их решения логичными. Но на самом деле логики в них не было. Он пишет: «Эти истории были выдумкой – ложью, если сказать честно».

Многие выдумки не являются результатом проблем со здоровьем или памятью, а связаны со взаимодействием эмоций, поведения и мышления. Если бы мы со Стивом не решили нашу проблему в тот день на озере, то, вероятно, я бы сказала своим сестрам (которых я люблю, уважаю и с которыми я честна), что мы поссорились, потому что Стив подумал, что я отвратительно выгляжу в своем купальнике Speedo. И это была бы выдумка. И, независимо от того, насколько честно я бы старалась представить эту неправду, она бы причинила боль Стиву, нашей взаимосвязи и мне самой. И возможно, повредила бы отношениям с моими сестрами. Я могу представить, что они спросили бы: «Это не похоже на Стива. Ты уверена?» И я бы вспыхнула: «Ах так, прекрасно. Вы еще и на его стороне. Да ну вас всех!» Продуктивно, правда?

Мы все «плетем заговоры» и сочиняем, и зачастую последствия кажутся незначительными. Но я сомневаюсь в этом. Я считаю, что со временем придумывание может стать разрушительным подходом, а иногда и одной выдумки достаточно, чтобы подорвать наше чувство собственного достоинства и навредить взаимоотношениям.

Самые опасные истории из тех, которые мы сочиняем, – те, что преуменьшают наше достоинство. Мы должны восстановить правду о достоинстве любви, незапятнанности и креативности.

Достоинство любви. Многие из участников моего исследования, которые прошли через болезненный развод или расставание, испытали чувство предательства или имели опыт сложных отношений с семьей, говорили о том, что реагировали на боль историей о том, что они недостойны любви: историей, которая ставит под сомнение вопрос о том, достойны ли они того, чтобы быть любимыми. Возможно, это самая опасная выдумка. За последние тринадцать лет я четко усвоила: то, что кто-то не хочет или не может любить нас, не означает, что мы вообще недостойны любви.

Духовность. Участники исследования, которые поделились историями стыда в отношении религии, имеют мало общего, поэтому конкретности в этой области исследования не обнаружилось. Однако есть один важный момент, который стоит отметить. Более половины участников, которые рассказывали о преодолении стыда в своих историях веры, также смогли найти стабильность и исцеление через духовность. Большинство из них сменили свои церкви или убеждения, но духовность и вера остались важной частью их жизни. Они считают, что стыд возникает из земных, человеческих правил и норм и социальных/общественных ожиданий религии, а не личных отношений с Богом. Наши истории веры надо защищать, и мы должны помнить, что ни один человек не может судить о нашей духовности или написать историю о нашем духовном достоинстве.

Творчество и способности. В книге «Великие дерзания» я написала: «Я уверена в том, что стыд присутствует в школах, по крайней мере, потому, что 85 % участников исследования стыда могли вспомнить случай из своего школьного детства, который был настолько постыдным, что полностью изменил их восприятие себя в качестве ученика. Еще сильнее меня тревожит, что примерно половина воспоминаний были тем, что я называю «творческими шрамами». Участники исследования могли вспомнить конкретный инцидент, когда им сказали или указали на то, что они не являются хорошими писателями, художниками, музыкантами, танцорами или вообще творческой личностью. Это помогает объяснить, почему гремлины обладают такой властью над людьми, когда дело доходит до творчества и инноваций». Как и в случае, когда речь идет о духовности и о том, достойны ли мы любви, мы должны заботиться и лелеять свои истории о собственной креативности и творческих способностях. Если мы не подходим под некий стандарт достижений, это еще не означает, что у нас нет талантов, которые мы можем подарить миру. Тот факт, что кто-то не видит ценности в том, что мы можем создать или чего достичь, не изменит ценности наших достижений или нашего достоинства.

Готтшалл утверждает, что заговорщическое мышление «не означает, что мы глупые, невежественные или сумасшедшие. Это рефлекс настоятельной потребности мышления, запрограммированного на истории, в значимом опыте». Он продолжает, говоря, что в конечном счете «теории заговора» используются нами для объяснения неприятных событий.

Готтшалл пишет: «Для заговорщического сознания проблемы никогда не случаются просто так», и все сложности человеческой жизни приводят к придумыванию теорий, которые «ищут утешения в простоте».

Его вывод о заговорщическом мышлении на социальном уровне отражает некоторые проблемы на личном и реляционном уровнях. Готтшалл утверждает, что для «теоретиков заговора» неприятные вещи случаются не из-за сложных абстрактных исторических и социальных переменных. Они происходят потому, что «плохие люди стараются помешать нашему счастью. И вы можете бороться и, возможно, даже победить плохих людей, если сможете прочитать подтекст истории».

В ходе своих исследований я обнаружила, что то же самое можно сказать о сказках, которые мы сочиняем для оправдания стереотипов, объяснения ссоры с супругом, неодобрительного взгляда начальника или поведения ребенка в школе. Мы сочиняем истории, которые объясняют, кто за нас, а кто против, кому мы можем доверять, а кому нет. Заговорщическое мышление основывается на страхе, потребности самозащиты и нашей нетерпимости к неопределенности. Когда мы достаточно часто зависим от историй самозащиты, они становятся нашей историей по умолчанию. И мы не должны забывать, что рассказ – мощный инструмент интеграции. Мы начинаем вплетать в свою жизнь эти ложные истории, и в конце концов они искажают то, кто мы есть и как строим отношения с другими.

Попадая в поток такого бессознательного сочинительства, мы продолжаем то и дело спотыкаться об одну и ту же проблему и перестаем подниматься после падения; мы просто придумываем разные версии одной и той же проблемы в наших отношениях, то есть «ставим историю на повтор». Бертон объясняет, что наш мозг любит предсказуемость. Он пишет: «В сущности, отлаженные шаблоны стимулируют мозг к тому, чтобы сочинять ожидаемую историю».