Сомневайся во всем - Рене Декарт Страница 19

Для Декарта жизненно важно найти такую опору в познании, которая исключала бы ложь и сомнения, и он находит ее в познании простых вещей. Если мы познаем такую вещь, то мы познаем ее полностью, иначе она не была бы проста. Поэтому познание простых истин никак не может вместить ложь или ошибку. Последние могут возникнуть лишь в последующих суждениях.

В-третьих, мы говорим, что эти простые вещи известны нам сами по себе и никогда не заключают в себе ничего ложного. Это мы легко обнаружим, если отметим различие между способностью нашего интеллекта созерцать и познавать вещи и способностью, посредством которой он выносит утвердительные и отрицательные суждения. Ведь может случиться, что мы будем считать вещи, в действительности познанные нами, непознанными, а именно если предположим, что в них кроме того, что мы созерцаем или постигаем нашим мышлением, есть нечто другое, скрытое от нас. Но, мысля таким образом, мы впадаем в заблуждение. Очевидно, что мы будем ошибаться, считая что-либо совершенно непознанным в одной из этих простых вещей, ибо если наш ум имеет о ней хотя бы малейшее понятие, что, конечно, совершенно необходимо, поскольку мы выносим о ней некое суждение, то из этого самого нужно заключить, что мы познали ее полностью. В противном случае нельзя говорить об ее простоте, так как в этом случае она должна была бы состоять из тех свойств, которые нам известны, и из тех, которые мы считаем неизвестными.

Для Декарта важно убедиться в достоверности не только простых вещей, но и суждений, которые поясняют сложные вещи. Первый шаг на этом пути — разграничение необходимых и случайных соединений между простыми вещами. Необходимое соединение — это такое, когда одного не может быть без другого, например, фигура и протяжение, движение и длительность. Соответственно и связь между ними достоверна. А вот о достоверности случайных связей разговор должен быть особый.

В-четвертых, мы говорим, что соединение этих простых вещей может быть необходимым или случайным. Оно необходимо, когда одна вещь так смешивается с понятием другой, что мы не можем отчетливо представить себе ни ту ни другую из них, если судим о них как об отдельных вещах. Таким образом, фигура связана с протяжением, движение — с длительностью или с временем и т. п., ибо невозможно представить себе фигуру, лишенную всякого протяжения, движение — длительности. Так же точно, если я скажу: четыре и три составляют семь, это составление является совершенно необходимым, ибо мы не можем представить себе ясно число семь, если не будем именно смутно мыслить в нем чисел три и четыре. Таким же образом и все, что было сказано относительно фигур и чисел, находится в необходимой связи с вещами, о которых высказываются утверждения. Эта необходимость присуща не только чувственным вещам. Если, например, Сократ говорит, что он во всем сомневается, то из этого необходимо следует вывод, что он по крайней мере знает о своем сомнении, а также знает, что может быть нечто истинное или ложное и т. д., ибо ведь это находится в необходимой связи с природой сомнения. Но подобное соединение случайно, когда вещи не связаны друг с другом неразрывно, как, например, когда мы говорим: тело одушевлено, человек одет и т. п. И есть также множество вещей, находящихся в необходимой связи, которую большинство людей считают случайной, ибо они не замечают между этими вещами связи. Примером этого может служить положение: я есть, следовательно, Бог есть; или еще другое: я мыслю, следовательно, я имею дух, отличный от моего тела, и т. п. Наконец, нужно заметить, что есть большое число таких необходимых положений, которые при обращении становятся случайными, например: хотя я и заключаю из своего существования о достоверности существования Бога, однако на основании существования Бога я не могу утверждать, что существую также и я.

Далее Декарт поясняет, как именно постигаются простые природы. Разум стремится схватывать предмет в целостности. Например, мы понимаем треугольник сразу как целое, не задумываясь о том, что есть угол, что есть линия и т. д. Разум может уразуметь только простые природы и их сочетания, при этом целое, которое образуется в сочетании, постигается легче, чем элементы, составляющие это сочетание.

В-пятых, мы говорим, что мы не можем познавать ничего, кроме этих простых вещей и их смешений или соединения; и именно часто бывает даже легче обращаться мыслью к соединению множества их, чем выделить из них какое-нибудь одно, ибо, например, я могу познавать треугольник, хотя бы я и никогда не мыслил, что познание его содержит в себе познание угла, линии, числа трех, фигуры, протяжения и др. Последнее, однако, не мешает мне говорить, что природа треугольника заключается в природе всех этих вещей и что они являются для меня более известными, чем треугольник, ибо они есть то самое, что я в нем разумею. Кроме того, в этом же треугольнике может быть скрыто еще и многое другое, ускользающее от нас, как, например, величина углов, которая в сумме равна двум прямым, бесчисленное множество отношений между сторонами и углами, величина площади и т. д.

Познание составных вещей часто сопряжено с заблуждениями, и Декарт показывает, как именно они возникают. Следует различать вещь в действительности и ее данность в виде объекта разума. Восприятие такого объекта не может быть ошибочным. Ошибка возникает, когда мы неправильно судим о связях этого объекта с тем, что в действительности. Если нам рассказывают небылицу, мы не можем ошибаться по поводу самого факта рассказывания, но можем поверить ложным указаниям на то, чего в действительности нет. Больной желтухой не может ошибиться в том, что он все видит в желтом свете, но может допустить ошибку, полагая, будто все вокруг стало желтым. Источник заблуждения в том, что мы составляем сложные вещи не так, как они составлены на самом деле.

В-шестых, мы говорим, что свойства, называемые нами сложными, известны нам либо потому, что мы познаем их таковыми из опыта, либо потому, что мы составляем их сами. Из опыта мы познаем все, что воспринимается нами посредством чувств, все, что мы слышим от других, и вообще все, что привносится к нашему интеллекту либо извне, либо из созерцания им самого себя. Нужно здесь заметить, что интеллект не может быть введен в заблуждение никаким опытом, если он безусловно ограничивается только интуицией вещи, являющейся его объектом, в том виде, в каком она представляется в нем самом или в воображении, и, кроме того, если он не считает, что воображение правильно представляет объекты чувств, чувства передают реальные фигуры вещей и, наконец, внешние объекты суть всегда таковы, каковыми они являются. Все это может ввести нас в заблуждение лишь в тех случаях, когда нам рассказывают сказку, а мы принимаем ее за действительность, или когда мы заболеем желтухой и считаем все желтым, ибо наши глаза окрашены в этот цвет, или, наконец, принимаем за реальность призраки нашего больного воображения, как это имеет место у меланхоликов. Но подобные вещи не обманут опытный ум, ибо, признавая, что все получаемое им от воображения было действительным впечатлением, он, однако, никогда не будет утверждать, что данный образ целиком и без изменения перешел от внешних объектов к чувствам, а от чувств к воображению, покамест сам не убедится в этом каким-либо иным путем. Но мы сами составляем те вещи, которые разумеем всякий раз, когда предполагаем, что им присуще нечто, постигаемое нашим умом непосредственно, без всякого опыта. Так, например, когда человек, заболевший желтухой, убеждается в том, что видимые им предметы окрашены в желтый цвет, то его представление создается из того, что ему преподносит воображение и что он прибавляет от самого себя, а именно: все кажется ему желтым не из-за недостатка его глаз, но потому, что видимые им вещи являются действительно желтыми. Отсюда следует вывод, что мы можем ошибаться только тогда, когда доверяем тем вещам, которые мы составляем тем или иным способом.