Год жизни. Как прожить его так, словно он последний - Стивен Левин Страница 18

Правда, каждый раз, когда вы ощущаете себя в роли жертвы, исследование может принять сложный оборот, поскольку на определённом этапе вы обязательно предстанете перед лицом обидчика, пусть даже в воспоминаниях. И это сущий кошмар для той вашей части, что притесняла других! Но стоит ли это откладывать? Почему бы прямо сейчас не разобраться в своих «старых долгах» и не понять, как быть с ними дальше. Как говорится, «ещё не вечер»; и пока ваше сердце открыто не полностью, всё останется как прежде, и вы будете вечно вертеться в круге своей адской привязанности.

Если вы уже проходите терапию, посоветуйтесь со своим терапевтом по поводу того, как эта практика может повлиять на текущий ход вашей совместной работы. Если вы не находитесь в терапевтических отношениях с профессионалом, можно договориться о таких отношениях с близким другом, в рамках которых вы сможете обсуждать любые вопросы – чтобы у вас появилась возможность вслух размышлять о своей внутренней работе.

В ходе пересмотра жизни у любого из нас наступают моменты, когда путь становится настолько трудным, что приходится постоянно помнить о необходимости снова погружаться в сердце, подобно тому, как альпинист прибегает к кислородной маске. Если вы не принимаете каждое воспоминание, практикуя расслабление живота, с прощением и благодарностью, то пересмотр жизни может стать более тяжким и менее целительным процессом, чем должен. Этот процесс не должен превращаться в перетирание старых мыслей и чувств, освещаемых довольно-таки вялым и несколько подавленным обыденным умом. Скорее, речь идёт о собирании сознания заново (до того, как смерть сделает это за нас), чтобы с новой силой осветить прошлое сиянием милосердия.

Поскольку, как упоминалось ранее, страх смерти может включать в себя страх наказания, пересмотр жизни во многом может избавить нас от последнего, поскольку эта практика позволяет нам пережить в своей душе Страшный суд без какой-либо спешки. Когда мы совершенствуемся в отказе от самоосуждения и бросаем эту частицу своего страдания в самое сердце стремления к свободе, в душе может возникнуть нечто настолько прекрасное, что трудно будет в это поверить. Это чувство всепронизывающей любви к себе; по словам некоторых людей, это восприятие себя глазами Бога. И страх перед Иеговой утихает. Приближение самой истины вызывает внутренний подъём. Будда провозгласил эту истину, сказав, что вы можете обойти весь мир и не найти никого достойного любви в большей мере, чем вы сами.

Когда я занимался пересмотром своей жизни, то вспоминал некоторые совершённые поступки с ужасом и стыдом. Я удивлялся, неужели эти уродливые следы будут вечно пятнать путь, который я прошёл, и вздыхал о том, как тяжело, должно быть, приходилось тем, кто путешествовал вместе со мной. Но показное раскаяние во время исповеди едва ли хоть чем-то поможет.

Нам бы хотелось искупить свои грехи, но сегодня трудно найти власяницу, на которой не красовался бы какой-нибудь слоган. Тогда нечто более мудрое, чем наша боль, напомнит: если мы позволим себе ощутить боль тех, кого мы ранили, и будем неизменно направлять в их сторону пожелания благополучия, то исцелится каждый.

Один из самых трудных процессов исцеления, через которые нам придётся пройти, связан с позволением себя простить. Но он является одним из самых плодотворных. Впрочем, как говорит моя дорогая подруга Элизабет Кюблер-Росс, «всё хорошее достойно того, чтобы быть правдой».

Воспоминания спонтанно всплывают из-под поверхности сна, взывая к нашему вниманию. Они ждут своего часа, чтобы обрести исцеление, и ставят нас перед вопросом: «Что я могу сделать, чтобы обрести мир в самом себе и умереть спокойно?». Это «практика расчищения пути», выполняемая с намерением излечить старые раны и вознести хвалу прежде любимым. Она требует времени, и лучше заняться ею до того, как из-за близящейся смерти силы вашего тела иссякнут, способность к сосредоточению ослабнет, а эмоции потускнеют.

Один человек сказал, что память больше похожа на картину, чем на фотографию. Некоторые же из таких картин носят несколько абстрактный характер. Их стиль варьируется от Фра Анджелико до Пикассо. Некоторые с возрастом потрескались и выцвели. Их контуры стали неясными и беспокойными, меняющими форму слишком быстро, чтобы можно было их оценить. Даже искреннее стремление к выявлению и восстановлению подобных событий и чувств может закончиться неудачей.

Когда я размышлял над определёнными главами своей истории, их подробности растворялись в океане противоречивых представлений и отношений. Трудно было понять, как уместно было бы на них откликнуться. В такой ситуации я просто направил искреннее пожелание благополучия в сторону тех людей, с кем я пережил полузабытые моменты жизни, прося у них прощения за любые неприятности, которые могли возникнуть по моему недомыслию, и посылая им благодарность за то время, что мы провели вместе.

Существуют два других уровня, на которых можно применять практику пересмотра жизни. Первый называется «пробуждением во сне», второй же – это уровень, где эта практика может применяться так же, как «Тибетская книга мёртвых».

Частью настоящей подготовки к смерти является окончательное отпускание истории своей жизни и созерцание её с беспристрастностью и чувством завершённости. Наблюдая картины своей жизни на привычном экране сознания, мы даже можем задаваться вопросом: «И всё же чья это была жизнь?». Мы наблюдаем, как собственная жизнь проносится у нас перед глазами, как чужое торжество, и посылает нам воздушный поцелуй, когда мы проходим мимо. Мы становимся подобны Лакшману из «Рамаяны», когда он сел у реки, готовясь умереть, и сказал, оглядываясь на свою жизнь: «Похоже, будто жизнь – что-то, о чём я грезил когда-то давным-давно, в далёких краях».

То, как мы реагируем на прошлое, сильно влияет на наше переживание настоящего. Польза пересмотра жизни заключается не только в том, что мы обращаем внимание на своё отношение к прошедшим событиям, но и в том, что замечаем прошлое как таковое. Воспоминание – не меньшая иллюзия, чем любая другая мысль. Взгляд на него постоянно трансформируется, и оно подвержено влиянию окружающих установок. С неизменно возрастающей безусловной осознанностью одинаково принимая приятное и неприятное – скорее, как увлечённый учёный-исследователь, чем как измождённый судебный секретарь, – мы начинаем лишать память её реакционной силы. Не желая более проживать свою жизнь так, будто она досталась нам из вторых рук, мы входим прямо в момент воспоминания, позволяя своему сердцу погрузиться в него. Признавая, что прошлое, как и настоящее, обладают не настолько твёрдой реальностью, как нам хотелось бы представлять, мы изучаем непрестанно меняющийся мираж своих воспоминаний, которые время от времени приобретают неясный, иллюзорный характер сна внутри сна, и ощущаем, что вещи не таковы, какими кажутся. Такое понимание называется «пробуждением во сне». В нём вы сознаёте, в какой мере память зависит от нашего представления о себе, а это представление не более реально, чем любая мысль. На этом уровне мы начинаем замечать, что воспоминания перед нашими глазами столь же невесомы и нереальны, как «текучий мир», похожий на сон – который, как сообщают многие, разворачивается в промежутке между началом умирания и смертью. Мы пробуждаемся для наблюдения за тем, как мы видим сны о себе.