Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее - Мэг Джей Страница 17

Отец Сэма не вернулся, но однажды повез мальчика на утреннюю прогулку. Раньше папа ни разу не подбирал его на подъездной дорожке — это было так странно, — и, идя к машине, Сэм щурился от солнечного света. Вообще-то он не мог точно сказать, щурился ли он от яркого света или изо всех сил старался не расплакаться, но, забираясь на пассажирское сиденье, он никак не мог полностью раскрыть глаза. Мальчик ерзал на своем месте, не зная, что сказать, очень обеспокоенный тем, что не в силах контролировать собственное лицо. Сейчас Сэм не может вспомнить, какой фильм они тогда смотрели, потому что он почти не смотрел на экран; весь сеанс он просидел, сжав подлокотники, а его мысли занимало лишь то, что даже в темном зале он не может расправить брови. Ему, конечно, было невдомек, что ученые называют мышцы, двигающие бровями, «мышцами горести», по Дарвину ^[129], потому что они выдают смятение и печаль, даже когда человек изо всех сил пытается скрыть эмоции. Как объясняет специалист по психологическим травмам Бессел ван дер Колк, «тело ведет счет» ^[130], особенно если мы испытываем чувства, которые сознательный ум не может или не хочет признавать.

Родители Сэма официально развелись в День святого Валентина — правда-правда — через два года после ухода отца из дома. Позже Сэм узнал, что судья присудил отцу платить алименты на детей, и отец, выходя из зала суда, злобно сказал маме, что он скорее их всех поубивает. В тот вечер мама Сэма отправилась прямо с работы в бар праздновать с другом развод, тогда как Сэм трудился над домашним заданием шестиклассника. Около одиннадцати мать вошла в дом через черный ход и шлепнула сумку на пол, вместо того чтобы, как обычно, поставить ее на тумбочку. После этого она пробежала на кухню, и ее вырвало в раковину.

По подсчетам специалистов, если большинство детей до развода видят родителей каждый день, то после него они встречаются с отсутствующим родителем от четырех до четырнадцати дней в месяц ^[131]. Около четверти детей практически не контактируют с родителями, не получившими право опеки ^[132], обычно с отцами, на протяжении следующих трех лет. Точно как в случае Сэма. Как многие дети, Сэм очень хотел встречаться с папой чаще ^[133] и говорил лучшему другу, что, возможно, как-нибудь летом поедет к нему жить, что его папе одиноко и он постоянно просит его приехать. «О чем ты, черт возьми, говоришь? — возмущалась его мама, услышав однажды об этом от матери друга. — Твой отец вовсе не одинок, и ты не будешь у него жить. От него ни слуху ни духу, кроме поздравительных открыток».

И действительно, на Рождество и День святого Валентина отец разрывал десятидолларовую банкноту на две части и посылал по почте одну половинку Сэму, а вторую его сестре, вложив каждую в обыкновенную открытку. Этот мужчина, вероятно, был склонен к циничным шуткам, а не к символических жестам, и думал, что поступает очень остроумно. В сущности, это и правда было весьма точной иллюстрацией того, что отныне жизнь Сэма и его сестры разорвана на две непригодные для использования части. На бесполезные части. Сэм с сестрой, не зная, что с ними еще делать, выбрасывали разорванные купюры в мусор.

Возможно, Сэм, получая эти открытки, сердился или страдал, но запомнилось ему только чувство вины, — за то, что он ничего никогда не посылал отцу. Сэм отлично знал, что просить маму купить для папы канцелярские принадлежности или другой подарок нет смысла, и, кроме того, он даже не знал его адреса. Однажды какая-то некоммерческая организация прислала в дом Сэма членскую карту с именем отца. Сэм засунул ее в свой кошелек и делал вид, даже перед собой, что это визитка для экстренной связи с папой, которой он может воспользоваться, если понадобится. Так было до тех пор, пока один из друзей Сэма открыто не назвал карточку ерундой: «Мой папа тоже получил такую по почте. Это же просто мусор, общая почтовая рассылка!»

Отец Сэма не выполнил обещания: он никого не убил, но и алименты не платил. Семья перестала отдыхать на пляже. И заниматься спортом. Они лишились уверенности в том, что смогут покупать одежду, и очень боялись, что им придется выехать из дома. Однажды, когда мать, сидя в машине, плакала над полученным из налоговой счетом, Сэм смело предложил: «Мы могли бы продать папину коллекцию марок».

Мамины рыдания сменились горьким, задыхающимся смехом. «Да она ровным счетом ничего не стоит», — сказала она, всхлипнув. Теперь уже и Сэм почувствовал, что вот-вот расплачется.

Отец вернулся в Нью-Йорк. Сэм знал это, потому что теперь в праздничных открытках, которые он продолжать ежегодно получать, вместо половины десятидолларовой купюры лежала половинка нью-йоркского лотерейного билета. В Вирджинии тогда еще не было лотереи, так что билеты казались мальчику чем-то экзотичным и захватывающим. Получив билет, Сэм брал монетку и, спрятавшись где-нибудь, счищал с номера серый защитный слой. И каждый раз, проделав это и ничего не выиграв, чувствовал себя в очередной раз обманутым.