К черту все! Берись и делай! - Ричард Брэнсон Страница 17

Нас предупреждали, что стеклянный купол капсулы взорвется на высоте тринадцати километров, а наши глаза и легкие вакуумом будут вырваны из тел. На высоте двенадцать тысяч триста метров мы вошли в неизвестность. Как загипнотизированные, смотрели на стрелку альтиметра, поднявшуюся до пугающей отметки двенадцать тысяч семьсот пятьдесят метров. Мы понятия не имели, что же произойдет дальше. Сейчас мы находились на высоте, на которой никогда не летал не только ни один монгольфьер, но и большинство самолетов. Наконец воздух в оболочке остыл, и мы начали падать. Мы снова смотрели, как ползет стрелка альтиметра – на сей раз в обратном направлении. Жечь драгоценное топливо очень не хотелось, но для того чтобы прекратить падение, нам пришлось это сделать. Мы не могли садиться в океане, потому что спасать нас там было некому.

Мы могли протянуть еще часов тридцать почти без топлива. Но для того чтобы достичь земли, нам нужно было лететь быстрее, чем это вообще возможно на монгольфьере. Необходимо было постоянно находиться точно в центре струйного течения – а это казалось невозможным.

Последней каплей стала потеря радиоконтакта. Мы провели в воздухе уже много часов, и Пер вымотался. Он лег и сразу же заснул мертвым сном. Я был предоставлен самому себе. В Бога я не верю, но в тот день мне казалось, что какой-то ангел-хранитель помогал нам. Мы начали ускоряться. Я был уверен, что это сон. Мы преодолевали сто тридцать километров в час, потом триста, триста сорок и наконец – четыреста километров в час! Это было чудо.

Я чувствовал себя выжатым до предела и словно одурманенным наркотиками, но, поскольку Пер спал, мне пришлось нести свою вахту. Когда я увидел странные мигающие огоньки на поверхности стеклянного купола, то подумал, что вижу духов. Наконец до меня дошло: это были горящие комья замерзшего топлива, пролетавшие мимо капсулы. За бортом было минус семьдесят. Если такой пылающий булыжник попадет в купол, он тут же взорвется.

– Пер! – заорал я. – Проснись! Мы горим!

Пер тут же проснулся. Он с ходу понял, что нужно сделать.

– Подними шар на уровень двенадцати километров, там почти нет кислорода, – сказал он. – Пожар прекратится.

Мы поднимались, а пылающее топливо продолжало лететь вниз. Мы прошли свой предыдущий максимум в 12 750 метров – и продолжали подниматься. На высоте 12 900 я был уверен, что капсула взорвется, и уже представлял, как вакуум вырывает мои глаза и легкие, превращая их в кровавое желе, как в фильме ужасов. К моему великому облегчению, огонь погас, и мы снова стали спускаться. Но драгоценное топливо было израсходовано. Внезапно заработало радио. Голос произнес: «В Персидском заливе началась война. Американцы бомбят Багдад». Это казалось странным, словно сама реальность разорвалась надвое: мы находились на границе с космосом, а на Земле началась война. Наша наземная служба передала по радио, что струйное течение, в котором мы находились, меняет направление и поворачивает обратно в Японию. Нам нужно было немедленно опуститься в другое струйное течение, которое направлялось к Арктике, но со скоростью гораздо меньшей. Для того чтобы достичь земли, нам нельзя было лететь медленнее, чем триста километров в час, – в два раза быстрее, чем кто бы то ни был прежде. Мы снизились до пяти с половиной тысяч метров и вошли в медленное струйное течение, двигавшееся с юга. Когда мы уже думали, что придется готовиться к прыжку в океан, наземная служба проинформировала нас, что мы вошли в струйное течение нужного нам направления. В узкой полосе на высоте девяти тысяч метров мы часами неслись в накрененной капсуле с фантастической скоростью триста тридцать километров в час. В конце концов мы приземлились в пургу на замерзшем озере на самом севере Канады – в безлюдном месте площадью в двести раз больше Британии.

Мы отвинтили крышку люка и выбрались наружу. Мы обнимались и отплясывали джигу на снегу. Серебристая оболочка нашего монгольфьера упала на верхушки сосен, и ветром ее разодрало в клочья. Внезапно мы осознали: капсула уже не взорвется, но снаружи минус шестьдесят. Если мы не заберемся внутрь, то наверняка обморозимся. Мы вползли в капсулу, и я установил контакт с авиаслужбой.

– Мы долетели. Прибыли. Живые и здоровые.

– Где вы?

– Приземлились на каком-то озере, окруженном деревьями.

– Это замерзшее озеро, – говоривший канадец был спокоен и немногословен. – Не провалитесь. Единственная проблема в том, что в этом районе примерно восемьсот тысяч озер, а деревьев и того больше.

Нам пришлось сидеть в капсуле восемь часов. Пер отморозил себе ступню, а я – палец. Мы прижимались друг к другу в полудреме, уничтожили все наши запасы съестного, пытаясь сберечь хоть крошку тепла, а вокруг нашей капсулы лютовала метель. Мы приземлились в пятистах километрах от ближайшего жилья и в двухстах пятидесяти километрах от ближайшей дороги.

В конце концов мы услышали глухой шум вертолетных лопастей. Шум становился все громче и громче, а потом вертолет сделал круг и сел рядом с нами.

Полет в Йеллоунайф занял четыре часа. Мы приземлились на крошечном летном поле. Согнувшись, мы пробежали через заснеженное поле к ангару. Вихрь едва не сбил нас с ног, когда мы открыли дверь и ввалились внутрь.

Там были Уилл Уайтхорн, корпоративный директор Virgin Group, мама, отец, жена Пера Хелен и еще кое-какой народ из Йеллоунайфа. Сначала я вообще никого не узнал: на всех были странные раздутые костюмы с ярко-красными куртками и штанами с подогревом. Когда мы появились на пороге, все радостно приветствовали нас.

– Хлебните холодного пивка! – заорал Уилл. – Это все, что у нас есть!

Мы с Пером открыли бутылки и обрызгали всех вокруг пеной.

– Вы смогли! – сказала мама.

– Но это в последний раз, – сказал отец.

– Вы это о чем? – шутливо произнес Пер. – В следующий раз мы полетим в кругосветку. Если бы топливные баки не сорвались, мы бы уже были над Англией!

Я рассмеялся. Но я уже знал, что не смогу не принять этот вызов. Пару лет спустя мы действительно сделали такую попытку.

Перед самым полетом через Тихий океан моя дочь Холли прислала мне факс из Лондона. Она писала: «Надеюсь, вам не придется садиться на воду и терпеть аварию. Я желаю вам удачной посадки на суше».

Прекрасная метафора всей моей жизни. Мне везет. До сих пор почти все мои посадки были удачными. Я считаю, что писатель и альпинист Джеймс Ульман точно сформулировал проблему, сказав: «Вызов – это причина и движущая сила всех деяний человечества. Если есть океан – мы пересечем его. Если есть болезнь – мы ее вылечим. Если существует несправедливость – мы ее исправим. Если есть рекорд – мы его побьем. А если есть вершина – мы ее покорим».

Я полностью с ним согласен и убежден, что мы всегда должны бросать себе вызов.