Метаморфозы родительской любви, или Как воспитывать, но не калечить - Ирина Млодик Страница 16

Инверсией называют изменение порядка вещей, вплоть до противоположных значений. В народе есть такая фраза: «с ног на голову». Вот в российской ментальности очень многое, к сожалению, перевернуто «с ног на голову», инверсивно. Это касается как больших социальных групп, так и ролей, позиций в семье. Ребенок становится родителем своим родителям, сын становится мужчиной своей матери, бабушка становится главным мужчиной в семье, отец выполняет роль матери, а мать берет на себя роль отца, старшие дети становятся не детьми в семье, а родителями для младших детей. Когда все занимает не свои места, в итоге рождается хаос. С одной стороны, хаос – это источник креатива, творчества, с другой – источник тревоги, сумятицы, неопределенности, беспорядка. Наличие границ (у государства, например) позволяет ощущать себя защищенным, сохранять свою идентичность, особенность. Однако слишком жесткие границы мешают контакту, взаимообмену, взаимовлиянию.

Так же и человек с жесткими границами: закрыт, очень «себе на уме», у него больше возможности сохранять свою необычность, специфичность, но ему труднее контактировать с людьми. Человек со слабыми или отсутствующими психологическими границами открыт для контакта и изменений, но сам подвержен чужому влиянию и любит менять других, активно или незаметно внедряясь в их личность и наводя там «свои порядки». У него плавающая идентичность, он с трудом отличает «я» от «не я». Он все считает своим. Во все включается. До всего ему есть дело. Он убежден, что все думают и чувствуют так же, как он.

Для русской ментальности характерны оба этих явления: тенденция к инверсии и в целом слабые личностные границы. С одной стороны, это делает нас теми, кто мы есть. Но с другой стороны, важно осознавать, что механизмы эти приводят к нездоровью, к психологическим нарушениям. И стоит хотя бы знать об этих явлениях и возможных последствиях, если мы хотим приносить меньше вреда нашим детям.

Ребенок, живущий в инверсии, не может занять свое истинное место – место ребенка в своей семье, а значит, ему трудно нормально, естественно взрослеть. Дети, которых рано «взрослили», хорошо развили свою взрослую часть, но их детская часть остается неразвитой, угнетенной. И тогда им трудно проявлять спонтанность, энергию, просить, принимать помощь, творить, радоваться, быть открытыми новому, развиваться. У них слишком много сверхконтроля, тревоги, напряжения, усталости, привычки справляться с любой сложной задачей. В итоге – желание быстрее символически «выйти на пенсию», то есть освободиться от социальной ответственности, которая в свое время была для них избыточной, закуклиться, сидеть в своей «норе», однако при этом находить объекты для своей опеки и заботы (забывая при этом заботиться о себе).

Невозможность занять свое истинное место лишает человека опоры, уверенности, спокойствия, понимания того, кто он есть и куда ему хотелось бы двигаться по жизни.

Инверсия часто нагружает ребенка, да и вообще любого человека, занимающего не свое место, виной. Потому что, будучи ребенком, он не может хорошо справиться с возложенной на него, но непосильной задачей. Старший ребенок все равно не станет родителем младшему, как бы ни старался, сын не заменит матери мужа, мать не сможет стать хорошим отцом. И потому инверсия всегда чревата эмоциональной перегрузкой, внутренним и внешним недовольством, несбывшимися ожиданиями, сверхнапряжением, усталостью, а иногда и желанием покинуть такую семью, не желая выполнять несоответственные семейному статусу роли.

На протяжении последнего столетия мы не раз сталкивались с тем, что все неоднократно переворачивалось «с ног на голову» и обратно. Не думаю, что все началось с того самого семнадцатого года, когда было провозглашено: «Кто был ничем, тот станет всем». Я думаю, что тенденции к такого рода перевертышам были и раньше, но раскапывать это, уходя в глубь веков, – дело историков. Я начинаю этот небольшой экскурс в историю только затем, чтобы хоть немного понять специфику тех явлений, что нам, как нации, так психологически присущи.

Сначала внезапно оказались бесправными и лишенными всего состояния, прав и жизни те, кто нами правил, те, на ком держалась экономика предреволюционной России. Нами стали править те, кто ничего не имел, те, у кого не было опыта ни в управлении, ни в том, чтобы создавать хоть какую-то отлаженную систему или качественный продукт, ни в том, чтобы транслировать веками сохраненные и преумноженные культурные ценности.

Небольшой исторический отрезок все же наступившей относительной стабильности был прерван тем, что началась еще одна волна инверсий: тоталитарный сталинский режим стал истреблять тех, кто был цветом нации, кто являл собой талант, опору, надежду России. Таким образом, в тюрьмах и лагерях оказались наиболее талантливые и яркие представители нации, а преступники и люди с психологической патологией правили страной. С психологической точки зрения переварить подобные «перевертыши», инверсии без последствий было совершенно невозможно.

Отсутствие элементарных опор: собственности, дома, родителей, постоянно действующих норм и правил приводило к тому, что ребенок был вынужден адаптироваться к непредсказуемым и хаотичным изменениям. Индивидуальных ценностей не существует, только коллективные, и те меняются в зависимости от обстановки и линии партии. Хорошим и приемлемым на данный момент будет то, что решит кто-то и где-то. Отсутствие опоры и, как мы уже говорили, «взрослых» или хоть каких-то родителей уже тогда приводило к тотальной инфантилизации подрастающего взрослого населения.

На протяжении многих десятков лет у нескольких поколений не было даже хоть какого-то шанса нормально повзрослеть. Не было опор и основ, границ, всего того, на чем веками стояла западная цивилизация (по-своему зачастую страдавшая от порой сверхстрогих и слишком консервативных границ). Поэтому единственный опыт, который передавало предыдущее поколение последующему, – приспосабливайся, будь текучим, будь как все. Юнг, обсуждая с Фрейдом русскую специфику, говорил о том, что в России «индивидуум так же мало дифференцирован, как рыба в стае». О России и русской душе в те времена высказывались как о чем-то хаотичном, не имеющим формы, предельно амбивалентном, безграничном.