Не оторваться. Почему наш мозг любит всё новое и так ли это хорошо в эпоху интернета - Адам Алтер Страница 15

«Быть профессором хорошо – можно изучать все, что захочешь. Я решил посмотреть, что произойдет, если напоить животных, нажимающих на пластину. Я ввел несколькими крысам алкоголь, эквивалентный трем мартини за обедом. Они просто рухнули. Мы подняли их – так пьяных вытаскивают из бара – и направили к небольшой металлической пластине. Мы положили крыс таким образом, чтобы их головы располагались на пластине, посылавшей импульсы в мозг. Крысы мгновенно начали нажимать на пластину безостановочно. Всего минуту назад они находились в полной прострации, но тут же стали совершенно нормальными! Через десять-пятнадцать минут мы отключили ток, и крысы вновь впали в ступор».

Это была не единственная причина, по которой ученые увидели в крысах наркоманов в миниатюре. В отсутствие стимулов крысы вели себя так же беспокойно, как и обычные наркоманы. Когда исследователи не давали им возможности стимулировать себя чаще одного раза в несколько минут, животные начинали пить много воды, чтобы убить время. «Как только стимуляция прекращалась, они начинали пить как безумные, – вспоминал Руттенберг. – Я приходил к началу нового эксперимента и видел, что крысы почти раздувались от воды! Казалось, они делали что-то – что угодно! – лишь бы убить время. Награда была так велика, что им нужно было найти способ дождаться того момента, когда можно будет получить следующую».

Слухи об экспериментах распространились, и исследователи стали к ним прислушиваться. «Мы узнали, что военные дрессируют коз, – вспоминал Боб Вуртц. – Они обучали коз доставлять солдатам боеприпасы или даже превращали их в живые бомбы, направляя на врагов». Чтобы запускать животных в нужном направлении, военные посылали импульсы в центр удовольствия или прекращали стимуляцию. Эти исследования повлияли на Вуртца, Астон-Джонса и Руттенберга и их понимание зависимости. Олдс и Милнер сперва считали, что крыса № 34 была от природы предрасположена к зависимости. Они полагали, что из-за врожденного дефекта мозга эта крыса ставила электрическую стимуляцию превыше всего остального – даже пищи, воды и самой жизни. Но вскоре стало ясно: крыса была самой обычной. Природа не создала ее наркоманом. Просто этой крысе не посчастливилось: она оказалась не в том месте и не в то время.

* * *

Таким был один из главных уроков эксперимента Олдса и Милнера. Крыса № 34 вела себя как неизлечимый наркоман, но это вовсе не означало, что у нее проблемы с мозгом. Как и ветераны Вьетнамской войны, эта крыса стала жертвой обстоятельств. Она повела себя точно так же, как любая другая, если бы ей вживили электрод в центр удовольствия.

Руттенберг решил, что это может расширить наше представление о зависимости у людей. Но для этого кто-то должен был выполнить роль крысы № 34. «Мы стали считать зависимость формой обучения, – вспоминал Руттенберг. – Ее можно назвать частью памяти». Зависимые просто научились связывать определенное поведение с привлекательным результатом. Для крысы № 34 это была стимуляция центра удовольствия, для героинового наркомана – острое наслаждение от очередной дозы наркотика.

Чтобы оценить связь между зависимостью и памятью, Руттенберг отправился в местный зоомагазин и купил обезьянку-саймири по имени Клеопатра. В те времена комиссии по этике были не столь влиятельными, как сегодня. «У меня была собственная лаборатория, где я мог делать все, что захочу, – вспоминал Руттенберг. – Я вживил электроды в центр удовольствия мозга этой обезьяны. Никогда прежде с обезьянами никто ничего подобного не делал». Руттенберг поместил Клеопатру в клетку с двумя металлическими пластинами. Первая пластина при нажатии посылала электрический импульс в центр удовольствия, вторая выдавала очередную порцию пищи. Сначала Клеопатра нажимала пластины случайным образом, но очень быстро начала вести себя так же, как крыса № 34: она игнорировала «пищевую» пластину и снова и снова нажимала пластину стимуляции мозга. Олдс узнал об опытах Руттенберга и был очень доволен. «Он пришел в мою лабораторию с приятелем, известным ученым из Университета Джона Хопкинса, и я показал ему Клеопатру, – вспоминал Руттенберг. – Это был один из самых замечательных дней моей жизни!» Позже Руттенберг стал выпускать Клеопатру из клетки на несколько часов или даже дней. Вне клетки она приходила в себя и становилась такой же здоровой обезьянкой, какой была до попадания в лабораторию. Но как только Руттенберг возвращал ее в клетку, она начинала нажимать на ту же пластину. Даже когда пластину убрали из клетки, обезьяна продолжала стоять на том месте, где она раньше находилась. Руттенберг считал, что зависимость оставила сильный след в долгосрочной памяти Клеопатры.

* * *

Опыты Джима Олдса стали решением загадки Ли Робинс. Ветераны Вьетнамской войны избавлялись от героиновой зависимости, потому что менялись обстоятельства их жизни. Так происходило и с Клеопатрой, обезьянкой Арье Руттенберга. В клетке она была настоящей наркоманкой. Она снова и снова нажимала на металлическую пластину, добиваясь электрической стимуляции центра удовольствия. Она забывала о пище и воде. Для нее клетка была тем же самым, чем Вьетнам для скучающих солдат, впавших в зависимость от героина. До попадания в лабораторию Клеопатра была здоровой обезьяной. Когда Руттенберг выпускал ее из клетки, она снова становилась здоровой. Но в клетке ее зависимость возрождалась в еще более сильной форме.

Клеопатра возвращалась в клетку, но лишь немногие ветераны возвращались во Вьетнам. Они приезжали домой, и их жизнь полностью менялась. В ней больше не было джунглей, душной жары Сайгона, автоматных очередей, стрекота винтов вертолетов. Дома они ходили за покупками, возвращались на работу, погружались в монотонные будни пригородов и наслаждались домашней едой. И Клеопатра, и солдаты подтверждали правоту Руттенберга: зависимость коренится в памяти. Триггером для Клеопатры была клетка. Клетка возвращала ее в те времена, когда она была наркоманкой, и она не могла противостоять прежним искушениям. Ветераны Вьетнамской войны никогда не возвращались к прежней памяти: покинув Вьетнам, они оставляли позади все, что могло подтолкнуть их к пагубной привычке.

Вот почему героиновым наркоманам так тяжело воздерживаться от героина. Подобно Клеопатре, они снова и снова возвращаются к ней. Они видят друзей, которые напоминают им о прежних временах; они живут в тех же домах; они ходят по тем же улицам. Они бросают наркотики, но больше ничего не меняется. Изменилось лишь одно: раньше они поддавались своей тяге, а теперь пытаются сопротивляться ей. Вот почему соблазн так велик. А как может быть иначе, если каждый взгляд, каждый звук и запах будят в их памяти моменты эйфории после очередной дозы?

* * *

Бывший игроман Айзек Вайсберг отлично знает, как опасно находиться рядом с предметом своей зависимости ^[47]. Ничто в его жизни не предвещало опасности. Он родился в Венесуэле в 1992 году. Мать воспитывала мальчика и оберегала его, а отец много работал, но все же уделял сыну немало внимания. Но потом родители развелись, и Айзек уехал в Майами вместе с матерью. Отец его остался в Венесуэле, но часто общался с сыном, и Айзек навещал его во время каникул. Учился мальчик превосходно. В конце первого года учебы в старших классах он набрал на экзаменах 2200 баллов из 2400 – то есть вошел в один процент лучших школьников Соединенных Штатов. Его приняли в Вустерскую академию близ Бостона – один из самых престижных колледжей страны, а затем он поступил в Американский университет в Вашингтоне. Айзек был не только ученым, но и спортсменом. Вустер предоставил ему футбольную стипендию. Он находился в прекрасной физической форме и был в команде нападающим.