Аналитическая психология - Карл Густав Юнг Страница 15

78 У меня не вызывает сомнений, что жизнь может течь лишь в направлении градиента. Однако в отсутствие напряжения противоположностей нет и энергии; посему необходимо найти установку, противоположную установке сознательного разума. Интересно наблюдать, как эта компенсация противоположностями проявляется в истории исследования неврозов: теория Фрейда отстаивает Эрос, концепция Адлера – волю к власти. По логике вещей, противоположностью любви является ненависть, а Эроса – Фобос (страх); однако с точки зрения психологии это воля к власти. Там, где царствует любовь, воля к власти отсутствует, а там, где главенствует власть, нет любви. Одно есть тень другого: человек, выбравший позицию Эроса, находит свою компенсаторную противоположность в воле к власти, а тот, кто акцентирует власть, – в Эросе. С позиций сознательной установки тень – низший компонент личности, вытесняемый посредством интенсивного сопротивления. Тем не менее само вытесненное содержание должно быть осознано, дабы возникло напряжение противоположностей, без которого невозможно движение вперед. Сознательный разум располагается наверху, тень – внизу; подобно тому, как высокое всегда стремится к низкому, а горячее – к холодному, так и сознание ищет свою бессознательную противоположность, без которой оно обречено на стагнацию и очерствение. Жизнь порождают только искры противоположностей.

79 То, что побудило Фрейда назвать противоположность Эросу инстинктом разрушения и смерти, было уступкой, с одной стороны, интеллектуальной логике, а с другой – психологическому предрассудку. Во-первых, Эрос не есть эквивалент жизни; однако всякому, кто так думает, противоположностью Эроса, естественно, будет казаться смерть. А во-вторых, мы все убеждены, что противоположностью наших высочайших принципов должно быть нечто сугубо деструктивное, смертоносное и злое. Мы отказываемся наделять его позитивной жизненной силой; следовательно, мы избегаем и страшимся его.

80 Как я уже упоминал, существует много высших принципов как в жизни, так и в философии, и, следовательно, столь же много различных форм компенсации противоположностями. Выше я выделил два, как мне кажется, главных типа противоположностей, которые я обозначил как интровертный и экстравертный. Уже Уильям Джеймс ^[41] отмечал существование обоих этих типов среди мыслителей. В частности, он различал «мягкий» и «твердый» характеры. Оствальд ^[42] обнаружил аналогичное разделение на «классический» и «романтический» типы среди ученых. Таким образом, я отнюдь не одинок в своих представлениях о типах, даже если упомянуть только эти два хорошо известных имени. Исторические изыскания показали, что немало великих духовных споров коренятся в противоположности данных двух типов. Наиболее значимый случай такого рода – противостояние номинализма и реализма. Это противостояние, начавшись с разногласий между платоновской и мегарской школами, было унаследовано схоластической философией. В своем «концептуализме» ^[43] Абеляр по крайней мере попытался объединить две противоположные точки зрения. Этот спор продолжается по сей день, проявляясь в противопоставлении идеализма и материализма. Опять-таки, не только человеческий разум вообще, но и каждый индивид участвует в данном противопоставлении типов. Более тщательное исследование показало, что представители обоих типов склонны вступать в брак со своими противоположностями, при этом один бессознательно дополняет другого. Рефлексивная природа интроверта заставляет его всегда думать и размышлять перед тем, как действовать. Это, естественно, обусловливает его относительную медлительность. Его стеснительность и недоверие к вещам порождают нерешительность; как следствие, он с трудом приспосабливается к внешнему миру. Экстраверт, напротив, относится к вещам положительно. Они его, так сказать, привлекают. Новые незнакомые ситуации очаровывают его. Чтобы поближе познакомиться с неизвестным, он буквально прыгает в него обеими ногами. Как правило, он сначала действует и только потом думает. По этой причине он быстро принимает решения и не склонен к опасениям и колебаниям. Таким образом, два типа кажутся созданными для симбиоза. Один занимается размышлениями, другой берет на себя инициативу и практические действия. Когда представители двух типов вступают в брак, высока вероятность, что их союз будет идеальным. Пока они всецело заняты приспособлением к разнообразным внешним потребностям, они отлично уживаются друг с другом. Но если, например, мужчина заработал достаточно денег или если судьба послала им большое наследство, в силу чего внешнее давление ослабевает, у них появляется время заняться друг другом. До этого они стояли спиной друг к другу и оборонялись от нужды. Теперь же они поворачиваются лицом к лицу, ища понимания, однако вскоре обнаруживают, что никогда не понимали друг друга. Каждый говорит на своем языке. Как следствие, возникает конфликт двух типов. Начинается жестокая, яростная борьба, ведущая к взаимному обесцениванию, ибо ценность одного всегда есть отрицание ценности другого. Разумно предположить, что каждый, сознавая собственную ценность, мог бы мирно признать ценность другого, а значит, любой конфликт был бы избыточен. Я наблюдал много случаев, когда такого рода аргументация признавалась убедительной, но при этом не давала удовлетворительных результатов. Если речь идет о нормальных людях, такие критические переходные периоды преодолеваются более или менее гладко. Под «нормальным» я разумею человека, который может существовать при любых обстоятельствах, обеспечивающих ему необходимый жизненный минимум. Однако многие на это неспособны; посему нормальных людей не слишком много. Чаще всего под «нормальным человеком» мы подразумеваем некую идеальную личность, чье счастливое сочетание черт – большая редкость. До сих пор подавляющее большинство более или менее дифференцированных людей требует жизненных условий, гарантирующих не только пищу и сон. Для них конец симбиотических отношений оборачивается тяжелым потрясением.

81 Понять, почему все обстоит так, а не иначе, непросто. И все же, если учесть, что ни один человек не является сугубо интровертом или экстравертом, но потенциально содержит в себе обе установки – хотя только одна из них получила развитие в качестве функции приспособления, – мы немедленно придем к выводу, что у интроверта экстраверсия дремлет где-то на заднем плане в неразвитом состоянии, а у экстраверта аналогичное теневое существование ведет интроверсия. Так и есть. Интроверт в самом деле обладает экстравертированной установкой, но она бессознательна, ибо его сознательный взор всегда направлен на субъект. Конечно, он видит объект, но имеет о нем ложное представление и по возможности держит дистанцию, как будто объект представляет собой нечто страшное и опасное. Поясню, что я имею в виду, на следующем примере.

Предположим, двое молодых людей путешествуют по сельской местности. Они подходят к прекрасному замку, и оба хотят зайти внутрь. Интроверт говорит: «Интересно, как он выглядит изнутри». Экстраверт отвечает: «Давай войдем» – и направляется к воротам. Интроверт пятится назад: «Возможно, туда нельзя ходить», – говорит он, представляя полицейских, штрафы и злых собак. «Что ж, тогда давай спросим. Уверен, нас пропустят», – возражает экстраверт, воображая добрых старых привратников, радушных хозяев и романтические приключения. Благодаря оптимизму экстраверта они в конце концов оказываются внутри замка. И тут наступает dénouement ^[44]. Внутри замок оказывается перестроен; в нем осталась лишь пара залов с коллекцией старых манускриптов. Естественно, рукописи приводят в восторг юношу-интроверта. Увидев их, он словно преображается. Он погружается в созерцание сокровищ, временами громко выражая свое изумление. Он вовлекает в разговор смотрителя, желая узнать от него как можно больше. Поскольку тот может сообщить не так уж много, юноша просит разрешения увидеться с хранителем, дабы задать ему все интересующие его вопросы. Его застенчивость исчезает, объекты обретают соблазнительный блеск, и мир предстает в новом обличье. Между тем настроение экстраверта все больше и больше ухудшается. Лицо его вытягивается, и он начинает зевать. Здесь явно нет ни добрых привратников, ни рыцарского гостеприимства, ни намека на романтические приключения – это просто замок, переделанный в музей. Зато есть манускрипты, но их можно рассматривать и дома. Пока энтузиазм одного нарастает, воодушевление другого сменяется унынием: замок кажется ему скучным, рукописи напоминают о библиотеке, библиотека ассоциируется с университетом, университет – с учебой и зловещими экзаменами. Постепенно мрачная пелена окутывает замок, еще недавно казавшийся таким интересным и заманчивым. Объект приобретает явно негативный аспект. «Разве это не чудо, – восклицает интроверт, – что мы совершенно случайно наткнулись на такую прекрасную коллекцию?». «Я умираю от скуки», – жалуется второй, не скрывая дурного расположения духа. Это раздражает интроверта, который мысленно клянется больше никогда не путешествовать с экстравертом. Экстраверт, в свою очередь, видит раздражение друга и тоже начинает злиться. Он говорит себе, что всегда знал, что его спутник – бесцеремонный эгоист, готовый в угоду своим личным интересам испортить прекрасный весенний день, просто созданный для прогулок на свежем воздухе.