Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть 1. Ци-Гун - Михаил Роттер Страница 14

Ван, который всю жизнь охотился на тигров, говорил, что он их «чувствует», я ему верил (учитель как-никак), но как он это делает, я не представлял. Теперь пришло время проверить, чему я научился за время, прожитое в постоянной опасности.

Чтобы выполнить задуманное, мне нужно было вернуться к учителю Вану, что я и сделал в один из своих краткосрочных отпусков. Проучившись пять лет у Вана, который очень любил говорить про повадки тигров, я точно знал места, в которых их всегда можно было встретить. И вот именно в таком месте я и собирался поступить не по правилам («стать выше метода»), прогуливаясь одной и той же дорогой до тех пор, пока не встречу тигра.

Так что я вышел на самую «тигриную тропу», как называл ее учитель Ван, или «тигриный бульвар», как окрестил это место я. Вперед «по бульвару» я шел совсем недолго. А когда повернул назад – меня уже ждали. Это был миг моего торжества. Вон под теми кустами за поворотом затаился тигр. Я его не видел, не мог видеть. Во-первых, прятаться в джунглях лучше тигра умеет только учитель Ван, а, во-вторых, увидеть его за поворотом тропы было просто невозможно. Именно на это и была рассчитана засада: до поворота увидеть тигра еще невозможно, а после поворота (что тоже очень непросто) – уже бесполезно. А мне не надо было видеть – я точно знал, где он. Охотиться на него я не собирался (это был хлеб учителя Вана), поэтому просто повернулся и пошел прочь, точно зная, что тигр тоже не станет на меня охотиться.

Ван говорил, что тигра почувствовать труднее, чем человека. У человека много мыслей, его энергия всегда неуравновешенна, а ум мечется, как обезьяна. Тигр же может лежать в засаде сутками, оставаясь при этом совершенно расслабленным и спокойным. Так может вести себя только истинный мастер.

Однажды, еще во времена моего обучения, Ван даже устроил мне экзамен.

– Ты, – сказал он, – мастер движения. Ты как огонь, тебя не схватишь, можно обжечься. Многим покажется, что это и есть мастерство. Но это только внешняя, видимая половина мастерства. Только когда ты станешь мастером покоя (которое я иногда называю мастерством воды), ты обретешь целостное мастерство. Так что черный пояс, который я тебе когда-нибудь дам и который, несомненно, будет заслуженным, – это просто знак того, что дальше ты пойдешь сам. Кстати, я не уверен, что при твоем характере ты когда-нибудь сможешь обрести мастерство покоя.

Я знал, что Ван, как и мой дед, никогда не говорит ни одного пустого слова (один деревенский житель про него говорил так: «У мастера Вана слово нужно купить»), скорее, он был склонен промолчать целый день. Свои слова про огонь и воду он тут же подкрепил делом, устроив мне экзамен. Дело было знакомое – поединок.

В этот раз Ван велел постоянно атаковать его. Я с удовольствием тут же прыгнул вперед. Но мой порыв погас, действительно затух, как язык пламени. Такой техники (я бы сказал скорее, метода ведения боя) Ван мне еще не показывал. Все мои удары вязли, глохли, исчезали в его защите, как бы поглощались ею.

При этом я, молодой и ретивый, уставал все больше, а старик оставался совершенно спокоен и безмятежен. «Спокойная вода горного озера в безветренную погоду», – мелькнула у меня неожиданная мысль.

Когда мы закончили, я был весь «в мыле», а старый учитель Ван спокоен, радостен и безмятежен.

– Ты похож на загнанную лошадь, – прокомментировал он мое тяжелое дыхание. – А все потому что дыхание – это огонь. А огонь не может гореть долго. Рано или поздно дрова прогорят. Вода же может быть спокойна сколь угодно долго.

С этих дней он часто «играл» со мной в этой манере, так что я успел к ней привыкнуть. Но сам оставаться в схватке таким же спокойным, как он, я не мог. Поэтому однажды он решил дать мне самому понять, что такое истинное спокойствие, которое он называл спокойствием тигра, лежащего в засаде.

Когда Ван стал говорить про тигра, я сразу вспомнил, как он еще в начале наших занятий стал мне передавать технику змеи. Дед и отец обучали меня только семейному стилю тигра, так что когда я попал к Вану, он посчитал, что я слишком «янский» и что меня нужно начинать учить стилю змеи, значительно более иньскому, чем «тигр», который я практиковал до этого. Но дело сразу пошло плохо, потому что я не понимал, чего Ван хочет.

Тогда он пошел в хижину и, порывшись в груде какого-то старья, которого у него были целые залежи (деревенский старьевщик бы обзавидовался), вытащил оттуда древнюю, но вполне еще крепкую клетку. Этот антиквариат он вручил мне и велел отправиться в джунгли и поймать змею, любую, на мой выбор. Даже сейчас помню, как я обрадовался – вместо того чтобы заниматься с Ваном, можно гулять на свободе как минимум целый день. Нет, день это мало, я уже предвкушал, как буду ловить змею всю неделю.

Как обычно, Ван «вычислил» меня сразу. Вряд ли он мог читать мои мысли (вот настроение и эмоции «считывал» точно), скорее, он сам когда-то был точно таким же. Так что, строго посмотрев на меня, он приказал, чтобы к обеду я уже был дома со змеей в клетке.

Змею я поймал за час, а все остальное время гулял в джунглях. Взглянув на мою добычу, Ван одобрительно кивнул, и мы приступили к нашей скромной трапезе. После обеда Ван обычно спал. Не возбранялось это и мне, разумеется, после того, как я помою посуду. Я тогда еще удивлялся, что такой строгий Ван разрешает мне валяться после обеда. Сам став учителем, я понял, что дело не в его неожиданной снисходительности (чем-чем, а этой чертой по отношению к ученикам Ван не отличался), просто без дневного отдыха я тогда не выдержал бы его «круглосуточного» обучения.

Но в этот раз было иначе. Укладываясь спать, Ван велел мне сегодня не ложиться, а вместо этого садиться в тень и смотреть на змею. Зачем мне было смотреть на змею, я не понимал – я таких змей перевидал и переловил множество, но спросить не осмелился и стал делать, что велено. Смотрел я старательно. Но, глядя на дивной красоты змею, плавно перетекавшую, буквально струившуюся по дну клетки, я не заметил, как заснул. Снилась мне все та же змея.

Как всегда, старик проснулся раньше меня (он вообще говорил, что я не мастер рукопашного боя, а мастер дрыхнуть). Но, застав меня спящим, он, к моему огромному удивлению, не стал меня наказывать, а приказал, не просыпаясь (он так и сказал: «не просыпаясь»), показать ему технику змеи.

– Немного лучше, – поглядев, сказал он. – А теперь сделаем так. Змею я тебе запрещаю кормить. Отпустишь ты ее, только когда сумеешь понять, чего я хочу от тебя, показывая технику змеи. Вот я и посмотрю, что случится раньше: ты начнешь думать и поймешь, что от тебя требуется, или сдохнет эта твоя ползучая тварь.

Змею мне было совсем жалко. Они для того и созданы, чтобы их ловить и есть. Но съесть змею или сделать из нее лекарство – это нормально, а заморить ее голодом – это было совершенно неправильно, я бы сказал, «не по-хозяйски». А к этой змее я уже начал привыкать, она мне даже стала нравиться. Тем более я понимал, что технику змеи мне выучить все равно придется… Поэтому я решил постараться: и научусь, и змейку выпущу. Так что на следующее утро, встав пораньше, я без напоминаний уселся смотреть на змею. На этот раз, глядя на ее плавные движения, я понял, что ничего сложного от меня Ван не требовал. Стиль змеи не был сложнее стиля тигра. Он просто был мягче. Поняв это, я стал повторять технику, показанную мне Ваном. Мне даже понравилось – сил требовалось намного меньше, после стиля тигра я просто отдыхал.