Французское воспитание. Метод мадам Дольто - Патрик Деларош Страница 14

Еще до рождения ребенка Дольто со всем присущим ей вниманием прислушивалась к тому, что она называла «телепатией» и «дородовым ментальным языком». В этом смысле она была пионером, и ей довелось вынести много насмешек от своих современников. Когда в самом начале ее трудовой деятельности в госпитале Труссо ее коллеги видели, как она разговаривает с младенцами, ее принимали за сумасшедшую. «Могу ли я утверждать, что существуют дети, которые помнят первые слова, сказанные поблизости от них? Это бы вас удивило, не правда ли, но они регистрируют все, как магнитофонная лента» (4). И с тех пор обычай разговаривать с младенцами вошел в повседневную практику как среди родителей, так и в медицинских кругах, а психоаналитики стали штатными сотрудниками в неонатальных центрах. И разговоры с новорожденными, с недоношенными младенцами, «дозревающими» в своих кюветах, больше ни у кого не вызывают улыбок. Что же касается общения с ребенком, который вот-вот должен родиться, то этим занимается отрасль медицины, которая называется гаптономией.

Хотя в самом начале ХХ столетия «отдельные личности больше разговаривали со своей кошечкой или собачкой, чем с ребенком» (5), – с сожалением констатировала Франсуаза Дольто. «Ментальный язык» – это то, чем спонтанно пользуется мать и что воспринимает ребенок, даже если все эти слова не адресованы лично ему, потому что все, что ощущает и чувствует мать, накладывает отпечаток на находящегося в ее чреве младенца» (6). И Дольто говорит о влиянии языка в поворотный момент появления на свет, об отпечатках раннего детства, очевидность которых прослеживается в народных традициях: всем известно, какое большое значение имеют пожелания и обеты, произнесенные над колыбелью, добрые феи (они же, как правило, крестные матери) из сказок. Что же касается невербального общения между матерью и ребенком, то в его реальности также не приходится сомневаться. Проведя анализ их совместно прожитого опыта, Дольто констатирует: «Телепатия между матерью и ребенком известна каждой маме» (7), потому что еще до обретения навыков говорения ребенок понимает все, что происходит вокруг него, на интуитивном уровне. «И нельзя утверждать, что ребенок, не владея речью, не воспринимает слова: (…) он понимает язык эмоционального отношения к нему и отношений жизни и смерти, которые его окружают» (8). Если конкретный смысл ему не удается уловить, то главное из переданного послания он хорошо понимает, воспринимая его точно так же, как и музыку, передающую эмоции, чувства, жизненный посыл, на уровне интуиции.

Но как же все это происходит у глухих детей – этот вопрос также интересовал Дольто, которая понимала, что они как-то общаются между собой, хотя не имеют возможности ни слышать, ни говорить, что, вероятно, с самого раннего возраста требовало развития каких-то других способностей. Проживая в доме, окна которого выходили во двор Института для глухонемых, расположенного на улице Сен-Жак в Париже, она не могла оставаться безучастной к шуму и суматохе, царившим во дворе во время перемен, и она, естественно, входила в состав рабочей группы при этом институте. «Глухой ребенок – это как книга, которая ждет своего прочтения» (9), – говорила она. Но имея в виду детей с ограниченными возможностями, Дольто обращается абсолютно ко всем родителям. Разве не для каждого родителя ребенок является книгой, которую уже с первых дней его жизни он обязан читать с листа? После месяцев погружения в амниотическую языковую ванну, после появления на свет начинается для ребенка вступление в активную фазу овладения родным языком, на котором говорит его мать. Это также вступление в мир символов. Ведь язык – это специфический инструмент, присущий только человеку, который способствует переходу малыша от состояния первобытности, от обезьянничанья и языка тела к овладению культурой, к гуманизации. Он будет буквально «упиваться языком» (10).