Новый мозг - Дэниел Пинк Страница 14

Должен сделать оговорку. Нет, будущее – вовсе не манихейский мир, где все делятся на левополушарных (они попадают в разряд «бывших») и правополушарных (эти празднуют победу). Нет, мы не будем жить в стране, где ремесленники-миллионеры рассекают на БМВ, а программисты моют полы в «Чикфил-эй» [66]. Л-ориентированное мышление по-прежнему в цене. Просто его одного уже недостаточно. Вместо него в Концептуальном веке нам понадобится новое целостное сознание.

Общая концептуальность и глубокое проникновение

Чтобы выжить в новом веке, людям и организациям придется обдумать то, как они зарабатывают на жизнь, и задать себе три вопроса:

1. Могут ли за границей сделать это дешевле?

2. Может ли компьютер сделать это быстрее?

3. Востребовано ли то, что я делаю, в эпоху изобилия?

Если на первые два вопроса вы ответили «да», а на третий – «нет», то значит, плохи ваши дела. Сегодня элементарное выживание зависит от умения делать то, что работники знания за границей не могут сделать дешевле, что мощные компьютеры не могут сделать быстрее и что удовлетворяет какую-либо из нематериальных, трансцендентных потребностей эпохи изобилия.

Вот почему одних высоких технологий уже недостаточно. Навыки обращения с высокими технологиями мы должны дополнить способностями, связанными с общей концептуальностью и глубоким проникновением. (Как я уже упоминал во Введении, общая концептуальность – это умение создавать продукты, значимые эстетически и эмоционально, распознавать модели и возможности, выстраивать интересные сюжеты и объединять несвязанные на первый взгляд идеи в нечто принципиально новое. Глубокое проникновение – это умение тонко чувствовать, понимать нюансы человеческого общения, находить источник оптимизма в себе и заражать им других, а также выходить за пределы обыденного в поисках цели и смысла [67].)

В мировой экономике общая концептуальность и глубокое проникновение повышаются в цене. Самые яркие доказательства мы найдем, если заглянем туда, где это труднее всего предположить. Возьмем, к примеру, медицинские институты – долгое время они были бастионами для всех тех, кто получает лучшие отметки, набирает высшие тестовые баллы и демонстрирует остроту аналитического мышления. Так вот, в наши дни программы медицинских институтов претерпевают беспрецедентные изменения. Студенты медицинской школы Колумбийского университета и других институтов изучают нарративную медицину, потому что, как показывают исследования, несмотря на эффективность компьютерной диагностики, для правильной постановки диагноза важно выслушать то, что рассказывает пациент. В медицинской школе Йельского университета студенты оттачивают свою наблюдательность в Йельском центре британского искусства: оказалось, что врачи, умеющие рисовать, лучше других замечают мелкие детали в состоянии пациента. Одновременно в пятидесяти с лишним школах по всей Америке в курсы включены элементы духовного воспитания. Медицинская школа Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе ввела у себя программу «Ночь в больнице», в ходе которой студенты второго курса ложатся на одну ночь в больницу с вымышленными болезнями. Зачем понадобилось это актерство? «Чтобы научить студентов-медиков сочувствовать больным», – отвечают в школе. Медицинский колледж Джефферсона в Филадельфии даже принял новый критерий оценки уровня терапевта – индекс эмпатии [68].

Оставим американские медицинские вузы и отправимся в страну второй по величине экономики мира. В Японии, которая благодаря особому упору на Л-ориентированное мышление поднялась из руин Второй мировой войны, сейчас идет переосмысление источника национального величия. И хотя японские студенты набирают наивысшие баллы по физике и математике, многие в этой стране полагают, что традиционная опора на академическую ученость уже устарела. Знаменитая японская система образования подвергается реформам, цель которых – повысить роль творческой, художественной игровой компоненты. И вот вам маленький сюрприз. На сегодняшний момент самая прибыльная статья японского экспорта – не автомобили и не электроника. Нет. Это поп-культура [69]. Одновременно, чтобы сбалансировать безумный академический прессинг, под которым находится японская молодежь, Министерство образования заставляет студентов размышлять над смыслом и предназначением жизни, поощряя то, что оно называет «образованием сердца».

Теперь вернемся из Японии и посетим еще одно место, где меньше всего можно было бы ожидать расцвета общей концептуальности и глубокого проникновения, – огромную мультинациональную корпорацию «Джэнерал Моторс». Несколько лет назад туда был нанят человек по имени Роберт Лутц, чтобы он помог вывести автомобильного гиганта из кризиса. Боб Лутц – вовсе не сентиментальный любитель цветочков. Ему за семьдесят, у него седые волосы и резкие черты лица. За свою жизнь он успел поработать в руководстве трех крупнейших американских фирм по производству автомобилей. Он похож на морского пехотинца и ведет себя как морской пехотинец. Собственно, он и был когда-то морским пехотинцем. Он курит сигары. Он управляет собственным самолетом. Он считает, что глобальное потепление – выдумка экологов. Но когда Лутц занял должность в переживающей кризис корпорации «Джэнерал Моторс» и газета «Нью-Йорк Таймс» задала вопрос: чем его методы будут отличаться от методов его предшественников? – он ответил так: «Они будут в большей степени правополушарными… Я считаю, что наша компания работает в арт-бизнесе. Мы занимаемся искусством, индустрией развлечений, передвижной скульптурой – а по случайному совпадению еще и производим средства передвижения» [70].

Давайте-ка остановимся и переварим этот комментарий. «Джэнерал Моторс» – детище даже не Информационного, а Индустриального века – занимается арт-бизнесом. Арт-бизнесом. А человек, который ведет эту компанию в правополушарный мир, – не какой-нибудь художник в берете, а бывший морской пехотинец семидесяти с лишним лет. Перефразируем «Буффало Спрингфилд»: здесь что-то происходит – и становится ясно что [71]. Высокая концептуальность и глубокое проникновение перемещаются с периферии нашей жизни в самый центр.