Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - Джон Куиггин Страница 14

Гипотеза об эффективности сильно преобразила финансовые рынки в глазах экономистов. Однако на первых порах собственно биржа реагировала незначительно. В книге о бирже 1960-х годов «Игра на деньги», увлекательной и написанной профессионально осведомленным человеком, «Адам Смит» (псевдоним Джорджа Гудмана) рассказывает о «профессоре – стороннике гипотезы о случайном блуждании, буквально подавившемся при упоминании о “технических аналитиках”, которые уверяют, что могут прогнозировать цены на акции». Рассказ «Смита» не оставляет сомнений: подавляющее большинство людей с Уолл-стрит доверяли «технарям» гораздо больше, чем экономистам.

Экономической теорией, которая действительно изменила стиль мышления на финансовых рынках, стала модель ценообразования опционов, разработанная Фишером Блэком и Майроном Шоулзом в 1973 году, впоследствии формализованная Робертом Мертоном. [23]Она получила название модели Блэка – Шоулза, однако Мертон обрел свою долю славы, разделив вместе с Шоулзом Нобелевскую премию по экономике за 1997 год, через два года после смерти Блэка.

Модель Блэка – Шоулза показывала, что при некоторых правдоподобных допущениях выплату по опциону можно представить как комбинацию сделок с базовой акцией и безрисковой облигацией. И поэтому «правильную» цену опциона можно рассчитать на основе наблюдаемой ставки процента по облигациям и показателям волатильности цены акции. Если бы рыночная цена отличалась от цены, полученной по формуле Блэка – Шоулза, то трейдеры могли бы заработать с небольшим или нулевым риском, заключая сделки на двух рынках.

Здесь уже пахнет парадоксом. Модель ценообразования опционов Блэка – Шоулза устанавливает, как должны оцениваться опционы на эффективном рынке. Но трейдеры могут получить прибыль с помощью формулы Блэка – Шоулза и других подобных правил оценки деривативов, только если рыночная цена отклоняется от «правильной» цены, то есть если гипотеза эффективного рынка неверна. Этот парадокс получил строгую формулировку благодаря Сэнфорду Гроссману и Джозефу Стиглицу в одной из работ, которая впоследствии принесла Стиглицу Нобелевскую премию по экономике.

Экономисты долгое время бились над разрешением выявленного Гроссманом и Стиглицем парадокса, но удовлетворительного результата получить так и не удалось. Наиболее широко распространилась одна идея, позволявшая сохранить гипотезу эффективного рынка и в то же время оправдывавшая огромные доходы биржи. Идея состояла в том, что отклонение рынка от совершенной эффективности происходит ровно на столько, сколько требуется для вознаграждения деятельности по поиску рыночной неэффективности в точном соответствии с издержками и усилиями, которые затрачиваются на такую деятельность.

Благодаря этой оговорке гипотеза эффективного рынка, теперь ставшая основой для господствующего подхода в финансовой экономике, могла мирно сосуществовать с большим и расширяющимся финансовым сектором, который искал, использовал и тем самым устранял возможности для выгодной торговли.

Хотя Пол Самуэльсон и Юджин Фама на равных несут ответственность за изобретение гипотезы эффективного рынка, у них были весьма различные подходы к ее интерпретации. Самуэльсон совершенно по-кейнсиански разделял экономику на микроэкономику, в которой применима стандартная конкурентная модель, и макроэкономику, где требуется кейнсианский анализ. Он утверждал, что хотя эмпирические проверки гипотезы эффективного рынка указывают на эффективность рынков на микроуровне, на макроуровне они неэффективны, о чем свидетельствует опыт финансовых пузырей и крахов. Иными словами, гипотеза эффективного рынка лучше работает для отдельной акции, чем для всего рынка акций в целом.

Из объяснения Самуэльсона следовало, что трудно или невозможно обыграть рынок, штудируя историю котировок или отчеты компаний. Вместе с тем на уровне рынка в целом пузыри обнаружимы, и можно разработать политику его стабилизации.

Когда Самуэльсон писал это, на дворе был 1998 год и спекуляции с доткомами приближались к своему пику, заставляя экономиста призывать к более высоким процентным ставкам для борьбы с «квазипузырем» на Уолл-стрит. И вслед за Кейнсом в ответ на мнение, что рациональный спекулянт всегда сможет удержать такой пузырь под контролем, Самуэльсон писал: «Мы не располагаем теорией о том, сколько может просуществовать пузырь. Он может лопнуть в любой момент. Невозможно извлечь прибыль из исправления макроэкономической неэффективности в уровне цен на рынке акций». [24]

К 1990-м годам Самуэльсон остался в меньшинстве, и его убеждение, что гипотеза эффективного рынка может сочетаться с неэффективностью на макроуровне, не находила поддержки. Альтернативная интерпретация, более логически последовательная (хотя и более далекая от реальности), гласила, что финансовый рынок дает активу не только наилучшую оценку по отношению к стоимости других активов того же рода, но и наилучшую оценку во всех отношениях, какая только возможна при данной информации.

Эта максималистская интерпретация гипотезы эффективного рынка продвигалась в академических работах Фамы и его многочисленных учеников и последователей. К 1990-м годам с ней согласились большинство специалистов по теории финансов и почти все ответственные за экономическую политику круги. Гипотеза стала широко известна благодаря таким авторам, как Томас Фридмен, который в книге «Lexus и олива» предупреждал правительства, что им не стоит тягаться с коллективной финансовой мудростью, одушевленной в «электронном стаде» глобальных трейдеров. [25]А также благодаря Джеймсу Шуровьески и его книге «Мудрость толпы».

Выводы из гипотезы эффективного рынка касаются отнюдь не только биржи. Гипотеза эффективного рынка подпитывает аргументы против государственного инвестирования в инфраструктуру и подразумевает, что макроэкономические дисбалансы, например дефицит торгового баланса и текущего счета, не должны вызывать беспокойство и, наоборот, поскольку они возникают из частных трансакций в финансовом секторе, они благотворны и желательны.