Они найдут меня сами - Александр Литвин Страница 14

В ближайший выходной мы действительно отправились в галерею. В принципе, я знал, работы каких художников хочу посмотреть. Это были Иван Айвазовский и Василий Верещагин. Я видел репродукции этих художников в школьных учебниках, и даже те небольшие фотокопии приводили меня в состояние восторга. Интересно, как же я буду чувствовать себя, когда увижу подлинники?

Я сразу понял, что нет смысла ходить по залам и смотреть все подряд, уж очень большая галерея, и спросил у смотрителя, преисполненной важности пожилой седой женщины, одетой в кофту крупной вязки, как пройти в зал, где находится экспозиция Верещагина и Айвазовского. Смотрительница на меня взглянула укоризненно, но все же сообщила, что это, вообще-то, совершенно разные по манере живописи художники и, естественно, они находятся в разных залах галереи.

Если бы не моя интуиция, то, вероятно, я бы подумал, что эта дама как минимум близкая родственница этих художников, ну или по крайней мере ее фамилия — Третьякова. Но интуиция говорила, что женщина, как и многие другие люди, утешает себя мыслью о том, что она хотя бы таким образом причастна к высокому искусству, и тем самым повышает свою самооценку. Некий аутотренинг, помогающий нереализованному человеку выжить в этом сложном мире. Таких людей я встречал и в фойе театров, и на спортивных аренах, и в храмах. Людей, старательно внушающих себе мысль о том, что близость к чему-то общественно признанному делает и их самих общественно признанными.

Но… Уже через минуту я раскрыв рот стоял у картины Василия Верещагина «Апофеоз войны» и забыл и про женщину, и даже… про самого Верещагина.

Я стоял перед конечной целью любой войны, которая представляла собой груду черепов, и каждый череп в отдельности представлял собой маленькую планету, когда-то населенную жизнью и вот теперь ставшую пустынной и безжизненной, с сорванной атмосферой. Планету, которая уже никогда никем не будет заселена и которая при этом обладает чудовищной гравитацией в отношении тех, кто сделал ее такой, и эта гравитация будет ежесекундно менять орбиты и оставшихся в живых участников побоища, и их потомков, и это будет справедливо, потому что справедливость, она, как сама гравитация, тяжела, но и жизнь и смерть без нее — невозможны.

От созерцания картины меня отвлек паренек лет семнадцати, он стоял несколько поодаль за моей спиной и наблюдал за мной. Я почувствовал его взгляд. Надо сказать, что мне не нравится, когда кто-то находится у меня за спиной, ну а если этот кто-то еще и пристально смотрит, это мне совсем не нравится, даже если это происходит в галерее. Я повернул голову и встретился с парнем взглядом, тот засмущался, и я понял, что это мой зритель и, похоже, я для него представляю не меньшее чудо, чем картина Верещагина. Я подмигнул юноше и сказал: «Хорошая картина, но возле нее долго стоять нельзя, лучше стоять у картины „Мавзолей Гур-Эмир“». Я, выросший в степи на границе с Казахстаном, неоднократно бывавший в Средней Азии, я стоял и просто грелся под нарисованным небом. Как? Как можно все это воспринять и перенести энергетику на холст? Я попытался унять свой восторг и рассмотреть картину уже с точки зрения китайской науки.

Что я вижу? Я вижу два вида энергии. Основа — желтый, бежевый, коричневый — это энергетика земли. Над ней — синее небо. Это энергия воды. Да, да, воды! Именно воды! У воды три агрегатных состояния: жидкое, твердое и газообразное. Наша атмосфера — это прежде всего водяной пар, и поэтому она голубая! На картине все крайне гармонично: земля, как берег, и вода, небольшой ее объем, молекула от молекулы на огромном расстоянии, поэтому она такая прозрачная. Мы называем это небом.

Я еще немного постоял, погрелся и отправился к Айвазовскому. И опять невероятный восторг от невероятной гармонии! Берег и море, земля и вода. Но вода уже другая, вода тревожная, вода сконцентрированная и опасная для жизни, ее много, ее избыток. И скалы — вроде бы та же энергия земли, но состояние у нее уже не то, состояние перманентной обороны, вечная борьба и вечное единство природы. После жары Верещагина легкий шторм Айвазовского — это как после парилки да в прорубь. Иголки по всему телу! Контраст!