Теория притягательности - Дэвис Джим Страница 14

В следующий раз, читая газету, вы можете задуматься над тем, каким образом ее содержание перекликается с вашим глубинным желанием знать, что происходит с людьми. Нам нравится узнавать о вполне конкретных, материальных успехах и неудачах, но и символические победы и поражения (например, спортивные) нам тоже интересны.

Социальная теория притягательности объясняет завораживающее воздействие спорта наличием конфликта между людьми во время соревнований. Наблюдать за соревнованиями интересно по тем же причинам, по каким интересно читать книги и смотреть кино: мы хотим знать, кто победит.

Можно с уверенностью утверждать, что сама эволюция приучила нас уделять внимание соперничеству за ресурсы – за женщину, за еду, за власть. Но откуда этот интерес к соперничеству искусственному – как в баскетболе или шахматах? Наблюдая за боем боксеров, мы прекрасно понимаем, что его участники не имеют намерения убить друг друга. И еще с большей очевидностью мы понимаем это, когда наблюдаем соревнования по настольному теннису. Однако я не думаю, что спортивные соревнования кажутся нам такими увлекательными только из-за того, что напоминают нам реальный конфликт.

В природе можно найти немало примеров символического соперничества. Самцы птиц-шалашников не сражаются за самку, а стараются превзойти друг друга в красоте шалашей для спаривания, чтобы снискать ее расположение. Многие другие животные больше кричат и суетятся, чем ведут настоящую борьбу, используют сигналы, свидетельствующие об их силе или способности собрать необходимые ресурсы. Такое поведение животных вполне эквивалентно спортивным и иным соревнованиям среди людей.

Что касается людей, то у разных народов существуют свои формы символического соперничества за ресурсы. Политики сражаются за власть, собирая голоса избирателей. Успех в состязаниях любого рода, включая спортивные, подразумевает ваше превосходство не только в навыках, необходимых для победы в самом соревновании, но и в каких-то более важных качествах – силе, уме, связях, чувстве юмора или чем-то еще. В конечном счете спортивные и другие соревнования свидетельствуют о том, что мы приучены ценить превыше всего – культурой или эволюцией.

Почему нам нравится наблюдать за людьми, которые делают какие-то сложные вещи или которые выполняют что-то исключительно хорошо? Часть нашего мозга полагает, что каждый человек, которого мы видим – даже по телевизору, в цирке или в интернете, – принадлежит к нашему роду-племени. Нам интересно наблюдать за ними, потому что мы подсознательно надеемся перенять у них их исключительные способности или получить от них информацию, которая может оказаться полезной.

Именно этим объясняется то, что мы не можем оторваться от экрана, когда там устанавливается очередной рекорд, даже если спортсмен превосходит свои собственные достижения. Да, существуют виды спорта, где нет прямого состязания между спортсменами, но заметим, что они гораздо менее популярны. Зрителям интересен именно конфликт.

Но как насчет музыки? Социальная теория притягательности предсказывает, что нам больше нравится такая музыка, которая так или иначе связана с людьми. Например, песни пользуются большей популярностью, нежели инструментальная музыка, потому что в них используется человеческий голос.

О содержании инструментальных музыкальных произведений можно спорить сколько угодно, но слова песен чаще затрагивают наиболее волнующую слушателей сексуально-романтическую тематику. В ходе исследования, проведенного психологами Доном Хобсом и Гордоном Гэллапом, выяснилось, что тема продолжения рода так или иначе раскрывается в 92 процентах наиболее популярных (с 2009 года) песен. И эта же тема является господствующей в песнях четырехвековой давности!

* * *

Наша склонность думать о людях приводит к тому, что мы отдаем предпочтение социальным объяснениям различных явлений. Например, людям хочется знать не просто причины болезни, но и ее смысл – моральное или социальное обоснование. Эту страсть к социальным объяснениям, как ничто другое, удовлетворяет теория заговора. Я заметил, что для того, чтобы убедить людей в виновности той или иной стороны, достаточно объяснить движущие ею мотивы. (Например, в 1960-е годы американцы хотели напугать СССР, и конспирологи увидели в этом достаточную мотивацию для фальсификации высадки на Луну.) Почему конспирология так нас завораживает? Ей свойственны две особенности, которые нравятся людям: в ней полно тайн, и она о людях.

Предрасположенность к социальным объяснениям побуждает нас верить в такие вещи, которые идут вразрез с научным мировоззрением. Практически все теории, обобщенно относящиеся к категории псевдонаучных, так или иначе связаны с людьми – с современными или с древними. Астрологи, например, предполагают, что положение звезд в момент рождения человека влияет на его характер и судьбу. Каким образом положение звезд может быть связано с личностью человека? Просто нам нравятся теории, где человек находится в центре внимания. Как говорит сценаристка Дженнифер Маллиген, «астрология – это способ драматизировать небо». Популярность гороскопов служит превосходным примером нашего человекоцентризма. Когда речь заходит о каких-то сверхъестественных разумных силах, они почти всегда рассматриваются во взаимодействии с людьми: они наводят на кого-то порчу, исцеляют, приносят дождь и т. д. Наши представления о взаимности в человеческих отношениях, принцип «ты мне – я тебе» переносятся с людей на духов и богов.

Исключение из правила, что вера в сверхъестественные разумные силы всегда привязана к человеческим проблемам, характерно для народов, лишенных письменности и сложной социальной иерархии. Зачастую у них есть верховный бог или сонм богов, которые якобы сотворили мир, но они практически не вмешиваются в людские дела и не являются объектом богослужения. Однако, даже если эти верховные боги не вторгаются в наши дела, они в любом случае уподобляются людям или, по крайней мере, животным.

Все это указывает на то, что более убедительными мы находим объяснения, связанные с людьми или с существами, наделенными желаниями и убеждениями, нежели объяснения, которые можно было бы назвать «механистическими». Один из аспектов этого заключается в том, что мы предпочитаем те силы, которые действуют не стихийно, а целенаправленно. Когда курс акций устойчиво движется в определенном направлении, репортеры не преминут намекнуть, что за этим кто-то стоит. По наблюдению исследователя Майкла Морриса, люди воспринимают это как указание на то, что сложившийся тренд сохранится на ближайшее будущее. Дополнительные подтверждения этой идеи обнаружила в ходе своих исследований психолог Дебора Келемен. Она выяснила, что дети, как правило, предпочитают телеологические (сосредоточенные на целях) и функциональные (сосредоточенные на мотивах) объяснения нефункциональным – независимо от того, насколько религиозны их родители. Например, дети могут объяснять, что солнце светит затем, чтобы было тепло. Одушевленные объекты в концептуальном плане доступнее и понятнее, поэтому легче внушают доверие. Подробнее мы поговорим об этом в главе 3.

Когнитолог Джесси Беринг отмечал, что креационисты, вероятно, всегда будут численно превосходить сторонников теории эволюции, потому что сама эволюция приучила людей рассуждать на языке замысла и цели, особенно когда мы видим перед собой то, что кажется нам упорядоченным. Иными словами, сама эволюция не дает нам верить в эволюцию!