Мама на нуле - Анастасия Изюмская Страница 14

Что помогло выстоять в тот, самый первый момент?

То, что рядом были близкие люди, что было на кого опереться. Это и родные, которые поняли и приняли происходящее, и терапевт. Еще помогло то, что я дала себе время осознать, что это – всё тот же мой сын. Страшно, когда смотришь на ребенка и пытаешься понять, с учетом нового знания: он всё тот же или совсем другой? И отвечаешь: да, это мой сын!

В тот момент, когда вы обходили всех лучших специалистов, какому вашему знанию о сыне это соответствовало?

Я думала о нем как о ребенке, который достоин жить той же жизнью, что и остальные. Мне хотелось во что бы то ни стало доказать, что он будет частью общества. Я хотела, чтобы другие начали видеть в нем не затронутую болезнью часть.

Как и когда у вас начал развиваться «иммунитет» к досужим советам и высказываниям?

Довольно быстро. Сначала это была злость. Я злилась и спорила, иногда открыто, иногда в разговоре сама с собой. Но я пошла учиться на психфак, так появилась еще и научная база, я начала учиться отличать научно доказанное от профанации.

Что, возможно, говорили вы сами себе, когда слушали эти слова? О чем старались не забывать?

Я говорила себе, что каждый человек может ошибаться и не осознавать этого. И старалась не забывать о том, что в ребенке есть здоровая часть, и ее больше. Мне помогли логотерапевтические знания, чтобы сформулировать это для себя. И еще я старалась не забывать, что мать – я, что я могу (и даже в каком-то смысле должна) видеть то, чего не видят другие, чувствовать ребенка так, как не может почувствовать другой. Я осознавала, что на мне лежит ответственность за этого хрупкого человечка, я могу сделать так, чтобы его не сломали в тот период, когда он только-только начинает выходить из своего кокона.

А еще я давала право на ошибку самой себе. Я совершенно не идеальная мать, но я стараюсь любить так, чтобы, даже если кто-то причинит зло сыну, у него был человек, к которому он может прижаться и выплакаться, пожаловаться. Рядом с которым он может быть собой, какие бы особенности у него ни были.

Как конкретно работает сейчас ваш иммунитет к непрошеному вмешательству?

Вообще, я человек, склонный к самоизоляции. И я уверена, что это сказывается на ребенке, поэтому прорабатываю эту часть в себе. Иногда я избегаю общения с определенными людьми. С кем-то говорю жестко. Кому-то пытаюсь что-то объяснить, но чем дальше, тем все реже, если честно. В большинстве случаев уже нет эмоциональной реакции на разные советы. Говорю: «Спасибо за мнение, я его уважаю. До свиданья». И делаю свое дело. Осознание ответственности, вкупе с доверием к интуиции, здорово поддерживает иммунитет. И еще то, что я даю право своему ребенку быть собой, не пытаюсь за уши вытащить его во что бы то ни стало. Я поняла, что есть такой ресурс, как время, я могу дарить его сыну. Не торопить его, не заставлять перепрыгивать через ступеньки.

Удается ли вам не осуждать людей, которые говорят «не то»?

Не всегда, но всё чаще это удается. Я думаю о том, что мне с этим человеком не по пути, но каждый из нас достоин идти по своему пути.

По каким первым приметам вы поняли, что вашей жизни угрожает социальная изоляция?

Когда стало ясно, что рабочие контакты прервались и друзья перестали интересоваться мной, а я ими. Просто стало меньше общения с окружающим миром, ощутимо меньше входящей и исходящей связи.

Как, по каким небольшим признакам вы отличаете «других» людей, которые пробуют менять жизнь?

У них другое настроение, они более открытые. И это обязательно сказывается на тех действиях, на разнообразии действий, которые они предпринимают.

Вы просили о поддержке и передавали эстафетную палочку помощи. Каким вашим знаниям о том, как устроена жизнь, это соответствовало?

О том, что люди склонны помогать друг другу, что жизнь человека может стать более осмысленной, если он поможет кому-то. От этого ценность жизни становится выше. Я вообще всегда считала и продолжаю считать, что мы от природы эмпатичны. Мы очень стараемся не быть добрыми, строить то циничный, то нарциссичный мир – но то тут, то там сквозь асфальт прорастают одуванчики. Так и прорастает толерантность, способность принять другого таким, какой он есть.

Как это указывает на то, что для вас в жизни ценно и важно?

Для меня важно чувствовать связь с другими, важно понимать, что эгоцентричность здорово ограничивает восприятие мира, портит жизнь самому человеку. Сообща мы как-то лучше справляемся. Но только если мы при этом остаемся самими собой. И не стараемся «причинить добро» ребенку.

Как удавалось вам противостоять чувству вины тогда?

Не удавалось противостоять. Зато удавалось проживать это чувство, переосмысливать. Очень помогала терапия.

Что вы не готовы были отдать на съедение этому прожорливому чувству вины?

Будущее. Я хотела, чтобы у нашей семьи, у ребенка, да и у меня самой было будущее.

За что себя тогдашнюю вы могли бы похвалить?

За то, что не сдавалась. За то, что просила о помощи и благодарила за нее. За то, что сохраняла доброе отношение к миру, не ожесточилась. За то, что плакала достаточно много – это помогало прожить.

Какие новые качества появились у вас?

Я мир стала видеть шире. Стала принимать то, что не все бывает таким, как задумано, я стала гибче. Я поняла, что ожидания могут мешать жить, и стала отказываться от них. Я поняла, что могу любить намного сильнее, чем думала раньше. И что могу быть сильнее своих и чужих предрассудков.