Жажда смысла. Практики логотерапии по Виктору Франклу - Галина Лифшиц Страница 13

Мне хочется рассказать об одной удивительной книге. Мы же выросли в жестокое время, когда человечество прошло через массовые смертоубийства. Нас учили беспощадности, непрощению. В этом учителя наши видели особую доблесть и героизм. О принципах христианской морали мы, таким образом, знали лишь понаслышке. Какие-то фрагменты, обломки прошлого… Раздумья о слезе ребенка… Но раздумья эти настолько далеки были от реальности нашего мира, в котором со слезами (что детскими, что взрослыми) считаться никто не собирался! Примерам можно подражать, когда они есть, когда они перед глазами. Мало таких примеров было у нашего поколения. И даже уверовав, крестившись, многое не понимали самых глубинных и в то же время – самых простых истин.

Сама суть христианского поведения открылась мне благодаря книге Е. Н. Опочинина «Одни в старом доме». Детская книжка в мягкой бумажной обложке, выпущенная издательством «Отчий дом» в 2003 году. Об авторе тогда я не знала ничего. Позже появились ссылки в интернете, даже статья в Википедии. А в 2003-м я специально ходила в главную библиотеку страны, чтобы посмотреть в каталогах, что еще написал этот замечательный писатель, в какие годы жил.

Евгений Николаевич Опочинин (1858–1928) оказался автором более 30 книг. По происхождению – дворянин Ярославской губернии, был знаком с Ф. М. Достоевским и многими другими видными литераторами своего времени.

Имя его казалось совсем забытым: после 1930 года его сочинения не издавались. Но чему суждено возродиться, возрождается. Начиная с 90-х годов XX века книги писателя снова увидели свет, нашли своих внимательных и любящих читателей! А в них – история ушедшей России, ее душа и – наша надежда!

В книге «Одни в старом доме» рассказано, как волею обстоятельств, остались двое детей, семи и девяти лет, герой книги Евгений и его старший брат Володя, одни в родовой усадьбе. Нет, конечно, не одни. Слуги в доме были. А мама детей должна была срочно уехать в Москву к тяжело больному брату. Мальчиков же вынуждена была оставить под присмотром приживалки, «захожей богомолки» Настасьи Анисимовны, к которой почему-то прониклась огромным доверием. А вот слуги и собаки старуху не любили.

События следующих месяцев оставили тяжкий, неизгладимый след в душах детей. Оставшись в доме полновластной хозяйкой, «богомолица» стала издеваться над детьми. Мальчики столкнулись с «бездной мелочной, но изобретательной злобы». Дети испытали настоящие страдания, угрожавшие их здоровью и жизням. Они недоедали, Анисимовна была с ними по-настоящему жестока. Сама же она ходила в платьях их маменьки, вела себя барыней. Письма матери детям не показывала, говоря, что та совсем не пишет. Ужас и безнадежное горе – вот, что чувствовали дети, оставшись на попечении «богомолицы». Надежда на встречу с маменькой постепенно таяла, тем более от того, что злая старуха постоянно повторяла: мать у них молодая вдовица, устроит в городе свою судьбу, вторично выйдет замуж, а их, детей, так и оставит на ее вечное попечение. Дети начинали думать, что они действительно брошены на произвол судьбы.

Наконец однажды утром… Но тут я должна процитировать:

«Нас разбудил громкий, давно знакомый голос старого лакея Владимира Павловича, который говорил:

– Извольте вставать! Десятый час… Маменька приехала. Требуют вас к себе!

Волна радости залила меня всего и чуть не остановила дыхание… Слезы восторга брызнули из глаз, и сквозь них я едва видел брата: худенький, жалкий, с широко раскрытыми глазами сидел он на кровати и часто-часто крестился дрожащей рукой…

Смутно помню я, что было дальше… Я видел вновь милое, бесконечно дорогое лицо мамы… Она крепко-крепко обнимала то меня, то брата, и на нас сыпались блестящие слезинки… А в окно смотрело сияющее весеннее утро, и мне казалось, что полосы яркого света, протянувшиеся через комнату, поют чудную радостную песню…

После первого восторга Володя успел мне шепнуть:

– Смотри, ничего не рассказывай, что с нами делала Анисимовна. Не надо… Куда пойдет бедная старуха? А ее тотчас выгонят, если ты скажешь…

Радость, охватившая меня, отодвинула куда-то далеко-далеко все пережитое. Мне хотелось быть великодушным, и я легко согласился с братом».

Молчание детей не помогло приживалке. Слуги, конечно, рассказали матушке о том, что происходило с детьми в ее отсутствие. Возмущению ее не было предела, она решила немедленно изгнать Анисимовну.

«Матушка бранила саму себя и сетовала на себя за то, что так легкомысленно оставила нас – свое сокровище – на попечение «этого оборотня», как теперь называла она жестоко обманувшую ее старуху. (…)

Все радостно суетились, в доме было весело и людно, и ничто не напоминало обо всем пережитом. Анисимовна, о которой рассказывали, что она в это утро на коленях умоляла матушку о прощении, не показывалась. Она безвыходно сидела за перегородкой в кухне, потеряв всякую надежду. Матушка была намерена изгнать приживалку тотчас же, грозила даже пригласить станового, но Володя со слезами упросил не трогать старуху ради приближающегося праздника Пасхи Христовой.

Прошла Пасха. Веселые, в новеньких шелковых рубашках, мы с Володей играли во дворе. Был теплый апрельский день. Все вокруг празднично светилось под яркими лучами солнца… Вдруг со ступенек флигеля спустилась темная фигура. Анисимовна, согнувшаяся под тяжестью котомки, словно похудевшая, в темном полумонашеском кафтане, с посошком в руках, теперь мало напоминала недавнюю властную «барыню» в кружевах и шелковых платьях.

Володя замер на месте и смотрел на старуху широко открытыми глазами… Вдруг, повинуясь неудержимому порыву, он бросился к ней и повис у нее на шее…

– Настасья Анисимовна! Милая! – умоляюще говорил он со слезами в голосе. – Ради Бога, не сердитесь, простите нас!

Анисимовна сначала как будто не понимала, что с ней происходит, она растерянно хлопала глазами. Но, должно быть, великодушная доброта ребенка пробила ледяную кору, покрывавшую ее сердце… В неудержимом порыве обняла она брата.

– Ангел! Ангел ты Божий! – воскликнула она сквозь потрясавшие ее рыдания. – Прости меня, окаянную!

Анисимовна опустилась на колени и припала головой к ногам брата. Потом она встала и быстро вышла за ворота.

С тех пор мы не видели Настасью Анисимовну. Но люди говорили, что доживала она свой век в далекой обители молчаливой и кроткой старицей».

С помощью этой книги я, взрослый человек, живущий в XXI веке, училась у ребенка, жившего в веке XIX, понимать, что же это такое – любить врагов, благословлять проклинающих нас и молиться за обижающих. Чудесное открытие совершила я для себя, увидев, как это осуществляется на деле. Любовь к врагам – это готовность к примирению, пожелание добра вместо зла, чистосердечное прощение, протянутая врагу или обидевшему когда-то вас человеку рука помощи в случае нужды и – полное нежелание унизить человека, причинившего вам зло.