Пространство мышления. Соображения - Андрей Курпатов Страница 13

Однако на определенном этапе онтогенетического развития ребенка, врастающего в культурно-историческое пространство (мир интеллектуальной функции), личностное «я» в нем формируется, а затем и достигает значительной степени сложности. Что, впрочем, вовсе не означает, что «внутреннее психическое пространство» в связи с этим куда-то пропадает или теряет свое значение. Нет, оно лишь усложняется дополнительными структурами. Для описания этих новых режимов мышления, обусловленных появлением в психическом пространстве ребенка специфической функции личностного «я», и были предложены понятия «плоскость мышления» и «пространство мышления».

Здесь необходимо сказать, что выделение этих двух режимов – «плоскость мышления» и «пространство мышления» – вполне согласуется с одним из фундаментальных принципов организации информации в мозге. Данные принципы показаны в целом ряде нейрофизиологических исследований – как на предельно простом уровне организации нервных процессов (например, «нейроны детекторы признака» и «гиперкомплексные нейроны» в концепции Т. Н. Визеля и Д. Х. Хьюбела), так и на уровне взаимодействия системных структур мозга (например, концепция «верхнего и нижнего мозга» М. Мишкина и Л. Г. Ангерлейдера). По сути, во всех этих исследованиях, реконструирующих стратегии мозга, создающего картины реальности, предлагается выделять уровень формирования единичных элементов и уровень отношения этих единичных элементов друг с другом.

Используя этот принцип для реконструкции реальности внутреннего психического пространства, можно, таким образом, выделить уровень «плоскости мышления», где личностное «я» апеллирует по механизму косвенной рекурсии к единичным объектам внутреннего психического пространства (1), и уровень «пространства мышления», где личностное «я», вследствие своей уже сложной (многомерной) организации, способно обнаруживать образованные интеллектуальными объектами структуры (2) ^[29].

Иными словами, во втором случае – в случае «пространства мышления» – интеллектуальная функция оперирует не единичными интеллектуальными объектами (целыми разной степени сложности), но интеллектуальными объектами, которые, сами по себе, уже есть отношение единичных интеллектуальных объектов друг с другом в рамках некой, обуславливающей их структуры.

С другой стороны, тут неизбежно возникает вопрос – а какой уровень организации этой системы следует признать уровнем собственно «мышления»? И ответить на этот вопрос нельзя. Дело в том, что мы при всем желании не можем определить нейрофизиологическую границу, где заканчивается какая-то элементарная, подпороговая нервная деятельность, а где начинается собственно «мышление». Поскольку же эта граница не может быть установлена строго, мы, соблюдая необходимую методологическую точность, должны полагать – хотя, возможно, это и кажется некоторой натяжкой (впрочем, я так не думаю), – что всякая активность нервной системы, приводящая к образованию неких «целых» (то есть интеллектуальных объектов – будь то элементарный зрительный образ или даже зрачковый рефлекс), уже есть мышление ^[30].

Собственно, поэтому и само «мышление» определяется в методологии мышления таким вот предельно общим способом – как работа интеллектуальной функции по производству интеллектуальных объектов посложнее из интеллектуальных объектов попроще. То есть, грубо говоря, практически всякая психическая деятельность может быть и должна быть признана нами мышлением.

Впрочем, тут возникает целый ряд вопросов, требующих уточнения ^[31]. Очевидно, например, что под данное определение мышления подходят не только младенцы и человекообразные обезьяны, но и прочие животные и даже искусственный интеллект. То есть все они, согласно данному определению, обладают неким «мышлением». Впрочем, как мне представляется, это скорее достоинство данного определения, нежели его недостаток.

С другой стороны, это требует от нас введения каких-то дополнительных уточнений для определения тех самых – разных – режимов мышления, которые мы выявляем у человека-разумного. Именно в этой связи нам и приходится говорить о неких условных уровнях мышления (но именно условных, то есть определяемых, опять-таки, в дидактических целях).

По всей видимости, в рамках решения указанной дидактической задачи мы вполне можем ограничиться следующим набором терминов – «интеллектуальная активность», «псевдомышление» и «озадаченное мышление».

При этом под «интеллектуальной активностью» должна пониматься всякая работа интеллектуальной функции с интеллектуальными объектами. Под «псевдомышлением» понимается мышление, которое предполагает лишь актуализацию уже существующих во внутреннем психическом пространстве алгоритмов работы с интеллектуальными объектами ^[32]. Тогда как «озадаченное мышление» – это мышление, приводящее к формированию новых для данной психики алгоритмов (способов организации) интеллектуальных объектов.

Тут, впрочем, возникает своего рода коллизия – дело в том, что «озадаченное мышление» (мышление, предполагающее создание новых способов организации интеллектуальных объектов), которое, казалось бы, является куда более сложным делом, нежели простое воспроизводство существующих алгоритмов, по идее должно предшествовать «псевдомышлению» (иначе откуда возьмутся эти алгоритмы, которыми он оперирует?). Но это лишь кажущийся парадокс.