Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь - Кристи Тейт Страница 13

Доктор Розен был заклинателем змей. Он мог задать конкретный вопрос – и тайны из прошлого выползали наружу. Он уговорил Рори рассказать подробности горестного бегства ее отца из Польши, посоветовав говорить с отцовским старосветским акцентом. С его подачи Полковник Сандерс описал сомнительную терапию, которую проходил у нелицензированного врача, лечившего его от ПТСР после службы во Вьетнаме. Доктор Розен мог заставить Карлоса разговаривать о сводном брате, который издевался над ним после воскресной школы, а Патрис – пускать слезу по ее родному брату, который повесился в семейном фруктовом саду. Доктор Розен чуял, где скрыты наши стыд и скорбь, и знал, как их извлечь. Он подводил меня к разговору о Гавайях и булимии почти каждый сеанс.

По вторникам утром я проезжала на метро 11 остановок от своего дома до станции «Вашингтон» на красной линии, где примерно в семь десять поднималась из подземки на улицу. На двадцать минут раньше, чем надо. С того дня, когда было принято решение вступить в группу, я перестала спать. Я могла уснуть около десяти вечера, но потом рывком просыпалась в два или три часа ночи, после чего заснуть не удавалось. Так что мне было легко приезжать заранее. Но я не хотела тащить встревоженное, яростно бьющееся сердце в приемную и сидеть там в окружении книг о всяких-разных зависимостях, дожидаясь, пока откроется дверь. Я обходила пешком квартал – мимо магазина Old Navy, вниз до офисного здания «Карсон Пири Скотт», а потом на восток, в сторону ветки метро на Уобаш-авеню. Иногда делала два круга, уверяя себя: «Ты просто женщина, идущая на терапию; ты будешь девяносто минут сидеть и разговаривать. Проще пареной репы».

Иногда сеансы были примерно настолько же эмоционально наполненными, как демонстрация соковыжималки в торговом центре. Как-то мы потратили весь сеанс на обсуждение анкет для страховки, на которых Карлос хотел заставить доктора Розена поставить свою подпись. В другой раз, когда Патрис явилась в гольфах разного цвета (один темно-синий, другой цвета черного дерева), мы пятнадцать минут спорили, прогресс ли это для скрупулезной привереды Патрис – перепутать гольфы, или она скатывается в неряшливость. Не было никакого четкого вывода, никакого постановления.

Были раскрытия. Была обратная связь. Было «смотреть, видеть и быть видимым». Не было ответов.

А мне были нужны ответы.

Опорные моменты возникали внезапно. Вот только что тихоня Марти, тот мужчина, который начал ходить в группу в один день со мной, плакал, описывая неблагополучную заначку memento mori – а именно таблетки цианида, которые он держал в тумбочке на случай, если возникнет желание со всем покончить, – а потом группа внезапно переключилась на обсуждение моей истории с острицами, приключившейся у меня в третьем классе. Острицы – часто встречающийся детский паразит – гарантируют мучительные ночи и зуд. Я рассказала, как в пять лет, одна в своей комнате в доме номер 6644 по Теккерей-авеню, по ночам часами скребла попу, точно шелудивая псина, после того как родители давным-давно выключили вечернюю телепрограмму и легли спать.

– Родители знали, что у тебя острицы? – спросила Рори.

– Стоп! – сказала я, вскинув руки. – Мы же говорили о цианиде Марти.

Каким образом группа переключилась на мою пятилетнюю попу?!

– Группа способна раскрывать вещи, от которых вам, возможно, надо освободиться, – сказал доктор Розен.

Он любил подробности, так что я поглубже вздохнула и рассказала, как родители дали мне тюбик деситина от глистов, но зуд не прошел. К утру вонючая белая паста забилась мне под ногти и размазалась по постельному белью, ночной рубашке, попе и влагалищу, где никаких глистов не было, но за долгие ночные часы расчесывания она проникла и туда. Истерзанное влагалище, мазь, которая воняла навозом, и зудящая попа – это была мука мученическая. Но хуже физического дискомфорта было ужасающее знание, что в моей попе живые черви.