Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть 2: Тай-Цзи-Цюань - Михаил Роттер Страница 11

Вообще, если ты заметил, в китайской медицине уделяется гораздо больше внимания процессам (обмену веществ и взаимодействию органов), чем объектам (тканям и внутреннему строению тела). Да что я тебе это все рассказываю?! Наверняка ты все это знаешь, ты же и сам иглотерапевт далеко не из последних. Просто твой ум изменился, пока тебе морочили мозги в мединституте. Нет, ты не подумай. То, что ты получил диплом западного врача, – это прекрасно со всех точек зрения. Плохо, что ты позволил изменить свой ум, его концепции. Но это поправимо. Измени свой ум, обрати его вновь лицом к тому, чему тебя учили твой дед и Ван, и я уверен, что ты сможешь сказать, почему у человека всего девять суставов.

Оказалось, что Мо прав – я действительно мог ответить на этот вопрос. Просто степень дискретизации (была у нас в институте физика, и профессор, читавший лекции, любил, когда студенты знали мудреные слова, если же их знали иностранцы, то успех на экзамене им был обеспечен) была разная. И в Ци-Гун (в отличие от анатомии) за сустав принимался не «шарнирный стык» двух костей, а целый узел, функционально обеспечивающий гибкое сочленение частей тела. Например, поясница и даже позвоночник вполне могли рассматриваться как большие суставы.

Когда я рассказал о своих соображениях Мо, он одобрительно покивал и сказал, что теперь мы можем перестать тратить время на выяснение, сколько в человеческом теле суставов (какое это вообще может иметь значение, лишь бы тело правильно функционировало), и перейти наконец к изучению принципов расслабления тела.

– Эта техника, – начал он, – имеет красивое название «девять расслаблений», причем каждое расслабление соответствует одному из девяти основных, «условных» суставов. Условными их можно назвать, потому что эта система деления на самом деле ничего не означает (можно было «назначить» и другие «суставы»), просто именно эти области было удобно выделить для расслабления как базовые. А людям, изучавшим анатомию в институтах, – тут Мо многозначительно посмотрел на меня, – следует иметь в виду, что эти «суставы» не в точности совпадают с анатомическими (например, в теле нет сустава под названием «пальцы ног»), это, скорее, некоторые функциональные зоны, связанные с основными «шарнирами» тела.

А дальше Мо снова заставил меня взять толстенный блокнот, авторучку и начал очередную лекцию. Был он прирожденный актер и излагал так, что профессора из мединститута обзавидовались бы. Когда я сказал ему об этом, он ничуть не удивился.

– Я не просто китаец, я профессор, – без всякого пафоса сказал он. – Это сейчас я на пенсии и зовут меня господин Мо, а для тех, кто знает меня ближе, – мастер Мо. Но на пенсии я совсем недавно, а до сих пор работал профессором в университете. Так что лекции читать я вполне умею. Студентам нравилось. Однажды они даже назвали меня своим любимым преподавателем. Правда, я подозреваю, не столько за то, что я хорошо читал лекции, сколько за то, что хорошо принимал экзамены. Я вообще был «чемпионом» университета по приему экзаменов: никто и никогда не возвращался ко мне на переэкзаменовку.

Слушая Мо, я вдруг подумал, что о прошлом своего предыдущего учителя Вана я не знал практически ничего. Известно мне было только то, что мне довелось увидеть своими глазами. А сам он за все пять лет моего обучения у него (а в те времена я жил у него в хижине и общался с ним круглосуточно) практически не рассказывал о своей жизни. Правда, ему и не надо было ничего говорить о себе, за него говорила его репутация. Да и мой дед (один из лучших учителей Вьетнама) привел меня к нему как к человеку, которого считал намного более сильным мастером, чем он сам.

А вот о Мо, к которому я попал в полном смысле слова с улицы, я не знал вообще ничего. Ну, разумеется, кроме имени и названия его стиля, несомненным мастером которого он был. А знать хотелось, ведь он теперь был моим учителем! Но тут, похоже, у меня была надежда: если Ван был молчун, каких мало, то Мо был явно не прочь поговорить (одним словом, университетский профессор). И тут я решился: а вдруг он расскажет мне о своей жизни. Должен же я знать, кто меня учит.

Тогда я сделал очень заинтересованное лицо (это было не трудно, потому что мне действительно было интересно) и умильным голосом попросил Мо рассказать о себе. Тот долго молчал. И это было понятно, ведь мы оба точно знали, что задавать подобные вопросы учителю – верх неприличия: если учитель захочет – сам расскажет. Спрашивать же ученик имеет право только о том, что касается непосредственно занятий. С другой стороны, Мо сам говорил, что рассматривает меня не как ученика, а как мастера, по какой-то причине («по судьбе») попавшего к нему в обучение. Да и «неприличность» вопроса сильно смягчалась моей льстивой интонацией.

Подумав, Мо сказал:

– Ладно, я все понимаю – ты хочешь знать, с кем имеешь дело. И случай твой особый, ты не сопляк какой-то, а взрослый, видавший виды мужчина и тебе не все равно, кто тебя будет учить. Так что, хотя это «неположенный» вопрос, справедливо будет кое-что тебе рассказать. Немного, конечно, и то, что придет на ум прямо сейчас. И больше мы никогда не будем тратить на это время. Так тебя устроит?

Конечно, меня все устраивало, ибо я и на это не рассчитывал. И вот то немногое, что Мо рассказал мне.

– Мы с тобой познакомились в Ирландии, так что я расскажу тебе, как работал в этой стране. Когда я приехал сюда, оказалось, что я никому не нужен. Ты сам здесь недавно и тебе наверняка знакомо это чувство. Ничего необычного здесь нет, это нормальная ситуация для любого эмигранта. Никто нигде никому не нужен, а эмигрант – тем более.

Преподавать воинское искусство я не рвался, потому что до этого занимался подобным в Лондоне, где нажил себе серьезные неприятности. Долго рассказывать не буду, скажу только, что однажды я вынужден был искалечить (иначе пришлось бы убить) молодого человека из чрезвычайно влиятельной семьи. На мое счастье, его семья знала, что он кругом был не прав, и мне дали уехать, даже купили билет в Ирландию. Почему в Ирландию, я не знаю, спрашивать было некогда, незачем, да и мне было все равно, куда ехать. Лишь бы не в тюрьму.

Приехав сюда, я, само собой, оказался не при деле и в таком безработном состоянии пробыл достаточно долго, пока не догадался узнать, не требуются ли где-то преподаватели. Мой диплом престижного лондонского университета пришелся весьма кстати и меня сразу взяли профессором психологии. Так началась моя преподавательская карьера.

Попал я в частный университет. Скажу тебе, что такого бардака я никогда не видел. Держала его семья. Папа – ректор, мама отвечала за связи и деньги, а взрослые дети были на подхвате. Взяли они меня охотно, потому что серьезные люди идти к ним не стремились (на это мне в порыве откровенности пожаловалась сама хозяйка, которая оформляла меня на работу), так что других профессоров по этой специальности у них вообще не было. Поэтому, наняв меня, они загрузили меня так, что я буквально не успевал дышать. Ты не поверишь, но первый семестр я работал на тройную ставку. Трудно, конечно, было неимоверно – чего мне стоило, например, написать конспекты сразу на весь курс. Но я радовался: я осваиваю новую работу (раньше я никогда не был преподавателем), а мне за это еще и платят. Да и со студентами было интересно.