Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости - Майа Шалавиц Страница 10

Более того, избирательное применение этих законов порождает еще большую уверенность в связи зависимостей с преступностью, расовой принадлежностью и культурными особенностями, что, в свою очередь, порождает порочный круг. Следовательно, представления о природе зависимости, возникшие в период так называемого «научного расизма», до сих пор влияют на наше сегодняшнее восприятие проблемы. Если вы видите на первых полосах шапки выражения типа «кокаин начинает поражать средний класс» или читаете рассказ белого человека о том, что он вовсе не «типичный наркоман», то вы слышите эхо расистских истоков современных идей о зависимостях. Это эхо глубоко укоренилось в нашем обществе, даже среди тех, кто считает себя выше расхожих расистских и иных стереотипов.

Наша концепция зависимости крепко сцеплена со страхами, связанными с этнической идентичностью, классовой принадлежностью и проблемой иностранцев, так как именно эти идеи были с самого начала использованы в борьбе с наркотиками в качестве предлога к их запрещению. Опьяняющие вещества, используемые «нами», никогда не рассматривались как наркотики. Это всегда лекарства или тонизирующие средства. Но субстанции, употребляемые «ими», – это опасные наркотики, не нашедшие легального применения. Следовательно, наркоманы не могут быть такими же приличными людьми, как «мы», – они ужасны, плохи, злы, ненормальны, это люди, которых можно остановить только крайними средствами. Другими словами, если мы рассматриваем их как заклейменное меньшинство, то и лечить их мы будем наказаниями и очень сильными лекарствами; если же вдруг кто-то из «нас» вдруг окажется пораженным этой болезнью, то этот человек, несомненно, просто оступился и заслуживает более мягкого и гуманного обхождения.

Первый американский закон против употребления кокаина был принят на Юге, в эпоху Джима Кроу. Историк Дэвид Масто пишет: «Страх перед нанюхавшимися кокаина черными совпал по времени с пиком судов Линча, легальной сегрегации и с ограничениями в избирательном праве, что было призвано лишить черных всякого политического и социального влияния». Южные шерифы утверждали, что употребление кокаина делало черных превосходными стрелками и лишало чувствительности к огнестрельным ранам, что заставляло полицейских прибегать к оружию более крупного калибра. Хуже того, кокаин заставлял черных насиловать белых женщин, а кроме того, его можно использовать для соблазнения невинных белых девушек, которые в иных обстоятельствах никогда бы не пошли на межрасовый мезальянс.

Точно так же законы в Калифорнии и других западных штатах, запретившие употребление опиума в восьмидесятые годы девятнадцатого века, прошли после того, как те, кто их предложил, воспользовались расистскими страхами перед китайскими рабочими, строившими трансконтинентальную железную дорогу. На Юге расисты говорили, что кокаин помогает черным совращать белых женщин. На Западе практически такие же обвинения были выдвинуты против китайцев и их соблазняющего опиума, несмотря на то что эти средства обладают совершенно противоположными эффектами (кокаин является стимулятором, а опиум угнетает психику). В одном полицейском рапорте из Калифорнии того времени сказано: «Полиция обнаружила белых женщин и китайских мужчин, лежавших рядом под действием наркотика, – это унизительное зрелище для любого, в ком сохранились хотя бы остатки мужественности».

Расистская журналистика и политические кампании помогли принятию в 1914 году Наркотического Акта Гаррисона. Под маской закона о налогообложении этот закон сделал практически нелегальными кокаин, опиум и их производные, сделав исключение только для их медицинского применения. Помимо других факторов, таких как право наименования и борьба за контроль над сбытом, в которой сцепились врачи, фармацевты и промышленники, расизм тоже пронизывал все дебаты, а также газетные публикации. Даже такая либеральная газета, как «Нью-Йорк Таймс», не проявила иммунитета к расизму: в 1905 году одна из опубликованных в газете статей была озаглавлена «Негритянское кокаиновое зло», а в 1914 году одну редакционную статью озаглавили так: «Черные кокаиновые черти – новая угроза с Юга». Выступая перед конгрессом в защиту антинаркотического законодательства, один «специалист» сказал: «Большая часть нападений на белых женщин в Южных Штатах – это прямое следствие одурманивания кокаином негритянских мозгов».

Запрет марихуаны тоже был принят под давлением расизма. Главный апологет запрета, Гарри Анслингер, пользовался расистской риторикой для того, чтобы протолкнуть законопроект. Закон был принят в 1937 году. Анслингер без обиняков заявил, что основная причина необходимости запрета конопли заключается в ее губительном действии на «дегенеративные расы». Он утверждал, что «травка помогает черным воображать, что они такие же, как белые», и предупреждал, что «в Штатах сто тысяч курильщиков марихуаны, и большинство из них негры, латинос, филиппинцы и всякие клоуны. Их сатанинская музыка, джаз и свинг – все это прямое следствие курения марихуаны. Марихуана заставляет белых женщин искать сексуальных контактов с неграми, музыкантами и прочей нечистью». Несмотря на то что такие ораторы – как и, например, фильм тридцать шестого года «Курительная лихорадка» – сегодня кажутся смехотворными, именно они создали основу законодательства, которому мы подчиняемся и сегодня.

Если какие-то наркотические лекарства не были связаны с «опасными классами», то пристрастие к ним, однако, рассматривалось как чисто медицинская проблема. Например, еще до 1906 года «Акт о чистоте пищи и лекарств» потребовал от производителей «патентованных лекарств» перечислять их ингредиенты, и героин, кокаин и марихуана часто содержались в «тониках» и пилюлях, которые можно было свободно купить в любой аптеке. Типичным опиатным наркоманом в то время была мать семейства и домашняя хозяйка, которая стала зависимой после регулярного приема разрекламированных лекарств, на упаковках которых отсутствовали какие бы то ни было предостережения. Мы не знаем, какую долю этих лекарств принимали для снятия боли и какую – люди, впавшие в зависимость. Однако исторические свидетельства позволяют утверждать, что некоторые женщины принимали наркотики для того, чтобы улучшить настроение или убежать от действительности.

Такие наркоманы или, выражаясь современным языком, зависимые не рассматривались как угроза обществу. Они считались пациентами, которых надо жалеть, лечить, просвещать и защищать от бессовестных фармацевтических компаний. Таких наркоманов лечили врачи. На самом деле, только указание на упаковке, что лекарство содержит опиаты, сократило потребление их на 25–50 процентов за годы, прошедшие после принятия закона 1906 года, и это показало, что меры, далекие от криминализации, могут сократить потребление даже наиболее опасных наркотиков и что просвещение – важная часть профилактики.

Двадцатый век вступал в свои права, и идеи, касающиеся употребления наркотиков, стали меняться. Когда-то Раш и его коллеги описывали алкоголизм как болезнь, вызванную употреблением «крепкого жгучего алкоголя», разрушавшего свободу воли человека. Проблема была в самом наркотике, в данном случае в алкоголе; каждый, кто его пробовал, мог стать алкоголиком, если употреблял его достаточно долго и в больших дозах. В этом не было никакой вины самого человека. Неудивительно, что такая идеология привела в результате к принятию сухого закона, который продержался с 1920 по 1933 год. В конце концов, если алкоголь вызывает алкоголизм – а все домашнее насилие, драки в барах, нищета и деградация были с ним крепко связаны, – то его (алкоголя) запрет позволит уничтожить или, на худой конец, ослабить эти проблемы.