Карфаген смеется - Майкл Муркок Страница 9

– Вы покажете их мне?

– Возможно.

Она пожала мне руку, слегка зарделась, а потом быстро удалилась в каюту, которую делила с дочерью и служанкой.

Увлеченный этим нежным флиртом, я едва заметил, как корабль достиг Феодосии. Здесь выгрузили раненых и боеприпасы и взяли на борт группу грузинских офицеров, которые держались отдельно от всех остальных, курили чудовищные трубки и говорили на каком-то диковинном языке.

Мы встали на якорь возле полудюжины других судов, довольно далеко от берега. Было трудно разобрать детали побережья, уже не говоря о порте, и все же каждый раз, когда ветер дул от берега к морю, до нас доносился запах свежескошенной травы, его происхождение объяснить никак не удавалось. Моя баронесса романтически утверждала, что это «первые ароматы весны», но кто-то другой сказал, что так пахнет лошадиный фураж, еще кто-то заявил, что это негашеная известь. Грузины, с молчаливым безразличием относившиеся ко всем гражданским лицам, этим вопросом не интересовались. В отличие от Севастополя, в Феодосии корабли русских и союзников приходили и уходили очень часто. Порт напомнил мне Одессу в ее лучшие годы. Город до сих пор оставался одним из крупнейших центров подлинного сопротивления. Возможно, именно поэтому грузины так не хотели уезжать. Они стояли, выстроившись в ряд у поручней по правому борту, изучая горизонт и наблюдая, как дым из труб военных кораблей низко стелется над водой цвета металла. Я предположил, что они остались недовольны полученными приказами. Когда корабль отошел от берега, все они перебрались на корму и впились взглядами в клубы темного дыма, которые поднимались вверх, как ряды берез, что порой внезапно появляются в украинской степи и на первый взгляд кажутся чудом природы и указывают на близость населенного пункта. А когда порт скрылся за горизонтом, грузины разбрелись по палубе небольшими группами, смахивая брызги водяной пыли, которые попадали на их потертые зеленые одеяния. Когда им пытались как-то помочь, они встречали эти попытки с негодованием, а иногда просто грубили в ответ, как будто мы были в ответе за их бедствия. Возможно, они хотели отправиться в Батум ^[12]. К нашему превеликому облегчению, выяснилось, что вместо этого они должны сойти на берег в Новороссийске, во время нашей следующей остановки. Я сказал баронессе, что в своих форменных мундирах, в черных каракулевых шапках, с огромными моржовыми усами они казались точными копиями наших сельских почтовых начальников. Это замечание вызвало у баронессы смех – она даже в лучшие времена не слишком симпатизировала грузинам, но эти, похоже, сошли прямо со страниц иллюстрированного юмористического журнала. Несколько лет спустя я задумался, не в этом ли кроется разгадка успеха Дяди Джо – Сталина. Зачастую очень трудно ненавидеть воплощенные стереотипы. Это также стало одной из причин удивительно быстрого восхождения Гитлера. Он настолько напоминал Чарли Чаплина, что многие люди не могли относиться к нему серьезно. Грузины отбыли на следующий день в лихтере, который прислали специально за ними. Они были рады уехать; думаю, не слишком опечалились и те люди, которым приходилось убирать палубу, вытирая их мокроту.

В Новороссийск прибывало множество кораблей, и мы не смогли войти в гавань. Взяв бинокль Джека Брэгга, я увидел обыкновенный, но оживленный индустриальный и военный порт, очевидно, готовящийся к обороне накануне большого наступления. Впервые с тех пор, как мы уехали из Одессы, я смотрел на прилетающие и улетающие самолеты. Это были разные машины, некоторые – русские, некоторые – союзнические; очень многие были захвачены у немцев и австрийцев. Меньше чем за час я увидел «сопвит кэмелс», «альбатрос», «пфальц DII», целую эскадрилью бомбардировщиков «фридрихсхафен GIII», «армстронг витворт FK8», «бреге-мишлен IV», мощный самолет Сикорского «РБВЗ», несколько «капрони СА 5» и множество летательных аппаратов «FBA» модели «Н». Некоторые из самолетов я показал баронессе, у которой сложилось впечатление, что я долго прослужил в военной авиации. Я не видел смысла ее разочаровывать, ведь мои исследования в области авиации могли бы изменить ход войны и всю историю России. Мое близкое знакомство со множеством самолетов подтвердило ее предположение (как баронесса сообщила мне позже), что я, скорее всего, знаменитый ас, ушедший с действительной военной службы для решения еще более неотложных задач. Я ее не обманывал. Из моих немногочисленных обмолвок она сочинила свой собственный роман. Взволнованная баронесса сочувственно взглянула на меня:

– И вы отказались от свободы, которую даруют небеса?

– Это было самое восхитительное переживание. – Я сделал многозначительный жест. – Если бы проклятый «эртц» не рухнул, я мог бы еще остаться наверху, с теми парнями.

– Может, вам позволят поступить на воинскую службу. – Она прижалась ко мне. Она дрожала. Заяц вот-вот должен был стать добычей ястреба. – Когда вы закончите свои дела в Лондоне…

– Конечно, я скоро снова буду летать. – Мои чувства обострились, я был готов перейти в атаку. – Но, вероятно, в новой машине моего собственного изобретения.

Повсюду вокруг нас в бледных утренних сумерках разносился вой корабельных сирен. Сине-белый патрульный самолет «ганза-бранденбург FB» пронесся прямо над нами, двигатели ровно гудели, когда машина кружила над гаванью. Я буквально чувствовал, как согревается в жилах кровь, – самолет опускался все ниже. Австрийские флаги на нем были закрашены, но новые российские надписи еще, очевидно, не высохли как следует. Длинные полосы краски виднелись на блестящих нижних частях крыльев.

– Как красиво! – восторженно воскликнула баронесса, обращаясь ко мне, будто я был создателем самолета. – Словно огромная чайка. Вы когда-нибудь полетите со мной, если появится такая возможность?

Я сжал ее руку. Я чувствовал, как учащается пульс. Она была и напугана, и очарована.

– Конечно.

Бросив якорь близ Новороссийска, мы дожидались следующего груза. Мистер Томпсон сказал, что, по его мнению, это будут артиллерийские боеприпасы для Батума. Видимо, обнаружились ошибки в маркировке груза. Тем вечером я, как обычно, прогуливался по палубе с Ледой Николаевной. Когда она собралась вернуться к себе в каюту, я поцеловал ее. Теперь она нисколько не возмутилась.

– Я ждала, что вы это сделаете, – пробормотала она.

Баронесса наконец решила начать любовную интрижку. Мы снова поцеловались. У нас перехватывало дыхание, наши ноги дрожали так, что я думал, мы упадем на палубу. А пойти нам было некуда.

– Может быть, завтра, – прошептала она.

Я с трудом разжал объятия.

– Скажите няне, что у вас болит голова, пусть она уведет Китти из каюты до обеда, – сказал я. – Вдруг она заподозрит?

Баронесса была удивлена:

– А что она заподозрит? Я ее хозяйка.

Я позабыл, как велика была тогда уверенность русских дворян в собственной власти. Я возвратился в свою каюту. Вероятно, миссис Корнелиус осталась в салоне, потому что ее койка пустовала. Я прикурил сигарету и расслабился. Я лежал, не раздеваясь, чувствуя себя завоевателем, и предвкушал грядущие удовольствия. Потом я разделся и почти немедленно заснул. Я помню, что ненадолго проснулся на рассвете, услышав шум, – миссис Корнелиус, спотыкаясь и бормоча проклятия, пыталась раздеться. Свалившись поперек койки, она прошипела: