Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов Страница 9

— Здравствуй, Геракл! Здравствуй, сынок мой дорогой! — сказал громовержец, сходя с трона навстречу славному богатырю и величайшему полубогу. — Как же давно я тебя не видел, как же ты вырос и возмужал за это время!

— Здравствуй, батя! А вот ты-то совсем не меняешься!

Геракл так крепко обнял отца, что захрустели кости. Любой другой помер бы от такого приветствия, да и Зевс с трудом перенёс могучие объятия сына, но и виду не показал, что ему больно. Солнце над Элладой светило так же ярко.

Никто не скажет точно, почему из великого множества своих детей Зевс особенно любил именно этого — огромного и нескладного, не блещущего умом, но простодушного и прямолинейного. Возможно, потому, что его мать, Алкмену, он любил больше всех других смертных женщин — трое суток подряд. Cолнце на это время остановилось, и время прекратило свой ход, но Гера, жена Зевса, это заметила и невзлюбила Геракла больше, чем всех остальных побочных детей мужа. А может быть, простодушие и наивность сына были именно тем, чего не хватало Зевсу среди окружавших его цинизма, расчётливости и подхалимства. И многое такое, за что любой другой понёс бы жестокую кару, сходило Гераклу с рук.

— Ну давай, сынок, рассказывай, как твоё житьё-бытьё. Где был, что видел, чем занимаешься. Я слышал, твоя служба у Эврисфея закончилась, ты совершил все положенные подвиги?

— Подвиги-то я совершил, — махнул рукой Геракл, — да толку-то мало. Борешься всё, борешься, а несправедливости в мире всё не убывает и не убывает.

— Как же это ещё несправедливость в мире остаётся, если такой герой взялся с ней бороться? — улыбнулся Зевс.

— Ты не поверишь, батя: остаётся! — с жаром ответил Геракл, не расслышав иронии в словах отца. — Вот иду я недавно на край света за золотыми яблоками и вижу вдруг мужика, к горе цепью прикованного. «Кто ты, — спрашиваю, — и за что же это тебя так покарали?» — «Я, — отвечает, — Прометей, а приковали меня по воле Зевса за то, что я людям помогал». Ну, я сперва хотел его дубиной по башке трахнуть за такие слова: что ж это он такое наговаривает, что Зевс людям помогать не велит, а потом вижу: глаза-то у него честные, то есть кто-то ему, значит, клевету на тебя сказал, а он и поверил. Стал я, значит, цепи рвать, а они крепкие оказались, минут десять провозиться пришлось, а тут вдруг твой орёл прилетает, «Воля Зевса! — кричит. — Воля Зевса!» Вот, значит, кто, думаю, про тебя напраслину распускает! И зачем ты вообще себе орла в дом взял? Помоечная же птица — тот же стервятник. Ты б уж лучше попугая завёл — он красивый. А этот стервец Прометею всю печень испортил. Это куда годится?! Печень же самый жизненный орган! Ну, я его из лука подстрелил — будет знать теперь!

Далёкая Австралия содрогнулась землетрясением, мощное цунами смыло несколько островов в Тихом океане. Но небо над Элладой оставалось светлым и безоблачным.

— Да, мне, пожалуй, этот орёл и самому надоел, — дружелюбно сказал Зевс. — А Прометея ты, значит, освободил?

— Конечно освободил, папа. Разве ж может такое быть, чтоб за помощь людям на цепь сажали?!

— Ну, Прометей ослушался воли богов и за это был наказан. Нельзя же волю богов нарушать.

— Что ты, папа! — с жаром ответил Геракл. — Разве боги кому запрещают помогать людям? Людям помогать надо обязательно, а если боги против этого возражать будут, то гнать надо таких богов!

Где-то на краю света земля вновь содрогнулась, Азия отделилась от Америки, и образовался Берингов пролив. Над Элладой по-прежнему светило солнце.

— Да, сынок, боги порой бывают неправы. Мы ещё очень антропоморфны, сынок.

Геракл озадаченно почесал в затылке своей огромной дубиной. Непонятное слово немного смутило героя, но он не стал слишком глубоко над ним задумываться и продолжил:

— Так вот, задумал, значит, Эврисфей провести в Микенах выставку собак. И не хватало ему только собаки породы цербер. А такая, ты знаешь, только одна — у Аида. Ну, я и говорю: «Зачем тебе цербер-то? Собака страшенная же, ей только детей пугать. Болонка или пудель — другое дело», а он: «Нет, хочу цербера!» Ну ладно, пришёл я в царство мёртвых, а там на всех покойников одна лодочка. Надо б всё-таки нормальную переправу построить, а то очередь, вместимости у лодки никакой, а перевозчик старый и от работы уже совсем надорвавшийся: я как к нему в лодку сел, так он сразу в истерику: «Нет! — кричит. — Опять!» — а что опять? Я к нему в первый раз пришёл. «Едь, — говорю ему вежливо, — папаша. Что орёшь? Я ж тебе ещё ничего не сломал». Ну, приплываем мы к Аиду. «Одолжи, — говорю, — папаша, пёсика. Очень надо». А он вежливый такой, сразу видно, что бог культурный — присесть предложил, а я ему: «Некогда, — говорю, — рассиживаться. В Микены возвращаться надо». Он с кресла своего встать хотел, но я его обратно усадил, чтоб он не трудился. «Сиди, — говорю, — дедушка, я собачку и сам отвяжу». Ну, взял я того цербера за шкирку и обратно пошёл. Гляжу, а там… кто б ты думал? Тезей сидит, к стулу привязанный. Я удивился, Тезей же не умер. «Как это тебя угораздило?» — спрашиваю. А он мне: «Это меня Аид к стулу приковал за то, что я другу помочь хотел». Представляешь, папа? Я-то этого Аида за приличного держал. А он, оказывается, беспредельщик: живых людей на цепь сажает!

— Понимаешь, сынок, Тезей хотел у Аида законную супругу увести. Разве так можно?

— Может, и нельзя! — с жаром ответил Геракл. — Только ведь и с ним же так поступали. Он ведь знаешь как Ариадну любил! Она ему из лабиринта выйти помогла, когда он воевал с Минотавром. А Дионис её себе забрал в жёны. И что получается: богу всё можно, а человеку ничего нельзя? Это разве по-людски? Разве по-божески? У человека тоже права быть должны!

Извержение вулкана Санторин разрушило остров Тира в Эгейском море, Атлантида затонула, накрытая огромной волной. Солнце над Олимпом светило так же ярко.

— Конечно, сынок, — ласково сказал Зевс, — даже у человека должны быть права.

— Ну вот, — продолжил Геракл, — освободил я, значит, Тезея ³, привожу цербера к Эврисфею, а он как заорёт. На дерево полез, «Убери это чудовище!» — кричит. Вот ведь смешной! Сам же просил цербера привести, а я-то его предупреждал, что собака эта совсем не симпатичная. А он мне: «Чтоб духу твоего здесь больше не было, идиот! Не нужны мне больше никакие подвиги! Ты уволен!» Дёрганый такой. Мог ведь спокойно сказать, что орать-то — так же можно голос сорвать, да и нервы жалко. Отвёл я цербера обратно к Аиду, а на обратном пути сюда завернул — тебя повидать. Я теперь человек свободный и безработный, куда хочу, туда и иду.

— А ты, сынок, оставайся на Олимпе, — предложил Зевс. — Я тебя богом сделаю. Афина рекомендацию напишет, я одобрю, общее собрание возражать не станет.

— Нет, батя, скучно тут у вас. На арфе я плохо играю — учителя музыки в детстве зашиб по неосторожности — они все хилые такие, эти музыканты, а потом времени упражняться не было, так что без опыта опозорюсь. От нектара у меня изжога, да и характер у меня не божественный: я чуть что, так сразу в глаз, в дипломатии вашей ничего не смыслю, меня тут половина богов за это психом считает, многие из них от меня уже схлопотали. Пойду лучше по свету справедливость устанавливать, а то тебе, я вижу, заниматься этим некогда — дел невпроворот, а у меня свободного времени теперь много. Так что прощай, папа, пошёл я.