Под маской скомороха - Виталий Гладкий Страница 9

Первым делом Истома сколотил небольшой двухэтажный ящик-домик из тонких досок – чтобы с ним было легче управляться. Затем установил его на ножки – точно как стол – приспособил к нему ставни, на каждом этаже вырезал в задней стенке ящика окна и двери, соорудил перильца на балкончиках, и у него получились миниатюрные господские хоромы. После этого он стащил у матушки кусок тонкого зеленого бархата, который остался у нее от рукоделья, и смастерил для своего потешного ящика-вертепа (именно его и замыслил создать юный умник!) занавес, который должен был скрывать все, что творилось ниже и позади него, – то есть туловище и ноги кукловода.

Дальнейшая работа оказалась гораздо труднее, потому что нужно было обустроить в потешном ящике сцену. Собственно говоря, это был не совсем вертеп, как его однажды обрисовал дядя Нефед, который видел нечто подобное на Готланде. Истома не намеревался показывать разные библейские истории. Наоборот – для начала он решил задействовать в своих представлениях народных любимцев Василия Буслаева и купца Садко, притом отнюдь не в героическом виде, а также Ивашку-дурачка. Истома собирался сделать его главным персонажем своих представлений. Дурак, он и есть дурак, поэтому волен говорить все, что только взбредет ему в голову. И ничего ему за это не будет.

Куклы у него получились – загляденье, хотя попыхтеть над ними пришлось. Он и одежку для них пошил, и лица нарисовал. А вот с раскраской вертепа – с прорисовкой внутреннего убранства хором – у него вышла загвоздка. Мазила из Истомы оказался никудышный. И тогда он вспомнил, что в Николо-Корельском монастыре обретается знатный иконописец Матвей Гречин, о чем ему поведала мать, которая часто жертвовала обители, пребывающей в запустении после набега мурманов, деньги и продовольствие.

Прежде Матвей Гречин жил в Великом Новгороде, но чем-то не потрафил властной боярыне Марфе Борецкой, и ему пришлось перебраться в Заволочье, где его приютили монахи Николо-Корельского монастыря. Собственно говоря, в северные пятины переселялись многие новгородцы, в том числе и посадник Своеземцев, друг семьи Яковлевых, сбежавший от мстительной боярыни Марфы Борецкой и поселившийся с семейством на Ваге. Василий Степанович Своеземцев даже основал Богословский монастырь, чем заслужил большое уважение поморов. А боярин Мирославский, товарищ Своеземцева, сбежать не успел и поплатился за тяжбу с Марфой Борецкой заключением в подземную тюрьму.

Заволочье всегда было местом подвигов боярской молодежи, которая вступала в борьбу с инородцами и московскими отрядами и нередко отказывала в повиновении даже самому Великому Новгороду. Поэтому беглых из северных пятин никогда не выдавали новгородским приставами, хотя такие поползновения случались, да больно руки коротки у них были.

Для юного выдумщика, легкого на подъем, собраться – только подпоясаться. Нацарапав на бересте несколько слов матери – чтобы ее успокоить (отца дома не было, он объезжал свои владения – соляные копи) – Истома закинул потешный ящик за плечи, благо тот весил немного, ножки он сделал съемными, а еще ему сшили для вертепа чехол с лямками, двумя кожаными ремешками, дабы можно было его переносить, и подался на пристань, где быстро сговорился с кормчим карбаса, который отправлялся на ловы в устье Двины. Утром следующего дня он уже входил в ворота Николо-Корельской обители. Его впустили сразу, безо всякой задержки, когда он сказал, что сын боярыни Любавы Яковлевой. Для приличия поставив перед иконостасом свечу и отдав монастырскому казначею подношение, – кошелек с монетами – принятое с поклоном и благодарностью, он попросил провести его в келью Матвея Гречина.

Возможно, монах и удивился такой необычной просьбе, прозвучавшей из уст отрока, но виду не подал. Имя боярыни Любавы Яковлевой могло открыть перед ее сыном все двери в монастыре, даже те, куда простым мирянам запрещалось входить.

Впрочем, Матвей Гречин не выразил желания стать монахом-затворником и жил в отдельной избе, мало напоминавшей келью схимника. Он вполне довольствовался надежным убежищем – святой обителью, охранявшей его от гнева сильных мира сего. Так что крыша над головой у него была надежная, да и кормили его вполне сносно. У Николо-Корельского монастыря была своя солеварня и богатые рыбные ловища, поэтому продовольственных запасов хватало и для монахов, и на продажу. За приют и харчи иконописец Матвей Гречин платил своими трудами – писал образа, пользовавшиеся большим спросом по всему Заволочью и даже в Новгороде.

Художество в семье Гречина было делом семейным. Его знаменитый предок Олисей Гречин два с половиной века назад руководил артелью иконописцев, расписавших церковь Спаса Преображения на Нередице. Был он и впрямь греком, связавшим свою судьбу со святой Русью. Но в крови Матвея греческая кровь присутствовала в мизерном количестве, так как все женщины его рода были новгородками.

В начале своего существования Николо-Корельский монастырь был маленьким и бедным. Он состоял из нескольких келий для братии да деревянного Никольского храма. Среди икон этого храма находился образ Святителя Николая Чудотворца в серебряной ризе, принадлежавший основателю обители. С незапамятных времен Святитель Николай почитался православными людьми, как покровитель мореходов, рыбаков и охотников. Именно поэтому поморы особенно чтили Николу Чудотворца и строили много храмов в его честь.

Вскоре после основания Никольской обители ее постигло тяжкое испытание. Летом 1419 года на монастырь напали мурманы – норвежцы, которые сожгли церковь и убили нескольких монахов. Мурманов было всего пятьсот человек, но поначалу противиться им было некому, и они изрядно порушили погосты Корелы и Заволочья: Неноксу, Конечный погост, Андреянов берег и острова. Безбожные мурманы сожгли тридцать пять церквей, в том числе Михайлов и Корельский монастыри. Многих христиан они посекли, пока не прибыла подмога. Поморы утопили две шнеки и бус норвежцев, после чего те благоразумно ретировались, избежав полного уничтожения.

При разгроме Корельского монастыря чудесным образом уцелел образ Святителя Николая – сорвав с него серебряную ризу, грабители бросили икону в море. Но спустя некоторое время она была обретена на морском берегу возле монастырского пепелища. Это чудесное событие и глубокая вера оставшихся в живых насельников Николо-Корельского монастыря помогли им не отчаяться и не уйти из этих мест.

За последние годы благодаря пожертвованиям бояр, переселившимся на Двину из Новгорода, монастырь обзавелся высокой оградой «в замет» ^[31] с крепкими воротами и двумя сторожевыми башнями. Был восстановлен Никольский храм, а также сооружены монашеские кельи и хозяйские постройки, в том числе и мастерская Матвея Гречина, служившая ему и жильем.

Гречин трудился над образом Христа Спасителя. Собственно говоря, икона уже была написана, и иконописец готовил лак, которым должен был покрыть свое произведение для красоты и лучшей сохранности. Истома знал, что в состав лака входит янтарь, который в народе называли алатырь-камень, и конопляное масло. Эту смесь и варил Матвей Гречин на водяной бане – для обогрева, приготовления пищи и других работ в келье стояла печь с дымоходом.