Эмигрантский синдром - Виктория Фельдман Страница 9

Как это было? Многие уже не помнят.

Одесса. Начало восьмидесятых. Волна перестройки оказалась такой сильной, что вынесла целые семьи в новые пространства. У простых людей слово «Перестройка» до сих пор вызывает дрожь в коленках и негативные воспоминания. Помимо глобальных изменений в экономике и мировой политике, этот период, так или иначе, отразился на каждой, отдельно взятой семье, которой «повезло» жить в условиях перестройки, ускорения, плюрализма.

Каждое рабочее утро в техническом отделе завода начиналось одинаково. Молодые инженеры курили в коридоре, затягиваясь, как в последний раз. Женщины, независимо от возраста, смотрелись в зеркала и наносили на лица макияж. Потом в коридорах звенел звонок, и все занимали свои рабочие места.

Комната, в которой располагалось бюро, была небольшой. В ней помещалось семь человек. Столы и кульмана стояли так тесно друг к другу, что ходить приходилось боком.

Отдел «товаров народного потребления» был создан при головном институте машиностроения.

Создание такого отдела было веянием времени начала перестройки. Решение Коммунистической Партии создавать при заводах новые подразделения исполнялось неукоснительно. Никто из руководства института толком не знал, чем все эти ребята будут заниматься. Но решение сверху надо исполнять без возражений, это правило существовало еще с брежневских времен.

Все шло своим чередом. В начале дня «САМ», взяв в руку толстую папку, зачитывал срочные вопросы на сегодня и не очень срочные на завтра, после чего исчезал. Найти его в течение рабочего дня было очень трудно. Где он проводил весь день, не знал никто. Все остальные делали вид, что интенсивно работают.

Конструктора, один постарше – Виктор, и помоложе – Моня, укрывшись за кульманами, делали очередную курсовую для студентов третьего курса института. (Все же живая копейка). Технологи – Света, Люба и Марик, разложив техническую документацию, читали любовные романы и ждали обеда.

Софья Израилевна, составляющая инструкции, и Фирочка – машинистка болтали тихонько о своем о девичьем.

Все понимали, что пользы от их деятельности никакой, но зато и вреда никакого. Каждое утро они читали газеты и ждали со дня на день перемен в законах. Какими будут эти перемены, предположить было трудно.

* * *

В городе тем временем происходили новые события. Создали новую газету. Она стала называться «Вечерняя Одесса». Редактором был назначен журналист Деревянко. В газете появилась страница, которая называлась «Потемкинская лестница, или 193 ступени». Именно на этой газетной полосе и печатались всякие компроматы на руководителей, которые в момент полного экономического хаоса спокойно набивали свои собственные карманы.

Именно тогда разрешали издавать книги иностранных авторов, что прежде было категорически запрещено цензурой.

Возникло «Общество любителей книги» на площади им. Мартыновского. Потом это место стали называть просто «Книжка». Позже, когда стали закрываться средние предприятия, на этом же месте возник стихийный книжно-валютный рынок. А позже только там и можно было купить доллары. Хотя в те непростые восьмидесятые многие и в глаза доллары не видели. Наверное, поэтому в Одессе было самое большое количество фальшивой валюты.

Завод, при котором создали новый отдел, работал напрямую с Москвой. Начались разговоры о «самостийной» Украине.

Приехавшие из города Львова командировочные рассказывали, что там уже месяц никто не работает. Все на улицах говорят только на украинской «мове», а митингующие на площадях кричат, что это «москали» во всем виноваты.

Правительство Кучмы решило срочно организовать всенародный опрос – референдум, у народа спрашивали: «Хотите ли вы, отделится от СССР? Нужен ли Украине русский язык?», на что большая часть населения ответила утвердительно. Правда, вряд ли кто может припомнить, когда в СССР прислушивались к мнению народа? Да и сегодня по-прежнему слово «народ» имеет лишь популистское, или номинальное значение.

В те годы в Москве, еще бывшей столицей СССР, шли постоянные парламентские дебаты. Всё это транслировалось по центральному телевидению из Москвы. Руководство завода планерок не проводило, а как-то странно постоянно заседало в кабинетах. Народ в коридорах волновался, дальнейшее существование завода, института и лично каждого сотрудника было не ясно.

А Софья Израилевна, как всегда, делилась событиями в ее семье. Она грустно шепотом рассказывала Фирочке, что в ее доме совершенно нет покоя. – Мой сын много рисует, – говорила она. – Он учится в художественном училище. А вы знаете, как дорого оно мне обошлось? И что же, – продолжала она, – он сейчас на таком курсе, где рисуют обнаженную натуру. Так натурщиц он зачем – то приводит домой на чашечку кофе, а уходят они утром. Хорошо, что он имеет свою комнату, так я всего этого не вижу.

– Ну, что вы волнуетесь, – отвечала Фирочка, вы же должны понимать, мальчик молодой. Ему ведь всего 20 лет. Кровь играет.

Технологи, занятые чтением художественной литературы, в этот момент тихо переглянулись. После обеда пришла Марья Ивановна, которая отвечала за путевки в завкоме и громко объявила: