Князь Рюрик - Василий Седугин Страница 9

Он, Гостомысл, провёл много войн, участвовал во многих битвах, одержал много побед, испытал и горечь поражений. В этих войнах он потерял своих четверых сыновей, у него не осталось наследников и на нём прерывается династия новгородских князей. Видно, после него будут править страной избранные народным вече посадники. Вот только что ему сообщили о гибели Годлава, князя бодричей и его зятя: да, даже победы не несут только одного счастья и удовлетворения, они обязательно сопровождаются невосполнимыми потерями, и Гостомысл к концу своей жизни пришёл к убеждению, что лучше всякой войны, всякой громкой победы бывает только достигнутый переговорами полюбовный мир. Он, как правило, вёл к длительному спокойствию, к процветанию страны, улучшению и так нелёгкой жизни народа. А война разжигала новую войну, победа разжигала у противника ярость и желание отомстить за горечь поражения, и всё это вело к новым бесконечным войнам. Так стоит ли и сейчас заканчивать далёкий поход кровавым сражением?..

Полулёжа в походном возке, он слабым мановением руки подозвал к себе боярина Оногаста, приказал:

— Пошли к противнику воина с предложением переговоров. Пусть он пригласит ко мне короля Готфрида и кенига саксов Ходо.

Боярин кивнул головой, тотчас исчез. Прошло довольно длительное время, наконец Оногаст подъехал к князю и проговорил:

— Кениг саксонский Ходо прибыл со свитой на переговоры.

Гостомысл приподнялся на подушке, уселся поудобнее, сказал:

— Зови.

К возку подъехал кениг, соскочил с коня, остановился перед князем, кивнул головой в знак приветствия. Это был 30-летний мужчина, бородатый, длинноволосый, как все саксы. Одет он был в длинную до колена рубашку, поверх которой красовался блестящий металлический панцирь, на плечах висел короткий плащ синего цвета, отороченный золотой каймой; ноги обуты в жёлтые ботинки, чулки обмотаны ремнями; на голове лихо сдвинута вязаная шапочка, по-видимому, служившая подшлемником.

— Я бы хотел видеть и короля Готфрида, — сказал ему Гостомысл по-германски, который он знал с ранних лет. — Нельзя переговоры вести за его спиной.

— Король данов Готфрид сбежал, пользуясь общей сумятицей, — ответил Ходо басовитым голосом. — Его войска находятся в моём подчинении.

Гостомысл кивнул. Помолчал. Потом стал говорить, неторопливо, степенно:

— Долго ли нам воевать, Ходо? Сколько я живу, столько мы сражаемся друг с другом — славяне и германцы.

Кениг переступил с ноги на ногу, его брови от удивления полезли вверх. Как видно, он ожидал услышать условия сдачи немецкого войска, а старец вдруг заговорил совсем о другом.

— Может, стоит нам с тобой сделать попытку установить между нашими народами вечный мир, чтобы люди не боялась друг друга и жили в тишине и спокойствии?

— Каким образом? — сглотнув слюну, спросил Ходо.

— Дать клятву своим богам, что будем свято соблюдать заключённый договор, и разойтись без битвы и кровопролития.

Ходо во все глаза смотрел на новгородского князя, боясь поверить его словам. Разве он, Ходо, упустил бы такой момент, когда враг у тебя между пальцев и стоит только сжать кулак, как он будет уничтожен? А может, старый хитрец готовит какую-нибудь ловушку? Да нет, куда ещё больше, и так он, Ходо, со своим войском в ловушке. Выходит, стоит поверить князю, тем более что у него нет иного выхода.

— Я готов поклясться на мече перед главным богом нашим Тором, что не нарушу слова своего и буду вечно хранить мир между саксами и бодричами, — твёрдо проговорил он.

— Вот и замечательно. Я тоже поклянусь нашим главным богом Перуном. Тогда наши народы будут спокойны за своё будущее, им не придётся рисковать жизнью в непрерывных кровопролитных войнах. Скажи кениг, а есть у тебя сыновья?

— Да, трое. Двое малолетних сейчас дома, с матерью, а третий со мной.

— Много ли ему лет?

— Десять недавно исполнилось.

— Вот и моему старшему внуку тоже десять лет стукнуло, а он уже потерял отца.

Гостомысл надолго задумался, закрыв глаза. Ходо уже подумал, что он уснул, что нередко бывает со старыми людьми, но вдруг князь открыл глаза и светлыми глазами посмотрел ему в лицо.

— А скажи-ка, кениг, — проговорил он помолодевшим голосом, — не договориться ли нам с тобой насчёт того, чтобы твой сын и мой внук в знак нашей дружбы и примирения жили вместе? Да, по очереди, то в твоей столице Падеборне, то в центре бодричей Рерике. Выросли бы друзьями и против друг друга никогда бы не начали войны. Это было бы покрепче всякой торжественной клятвы.

Ходо некоторое время подумав, ответил:

— Я согласен, князь. Хоть и немного живу на белом свете, но так же, как и ты, ненавижу войну и ради мира готов пойти на любые условия.

— Вот и хорошо, вот и сладились, — удовлетворённо проговорил Гостомысл. — Будем готовиться к торжественному обряду.