Река убиенных - Богдан Сушинский Страница 9

Когда после этих слов он, наконец, остановил свой блуждающий взгляд на Гейдрихе, тот поневоле напрягся и его собственный взгляд напоминал взгляд загипнотизированного удавом кролика. И это Гейдрих, которого в рядах национал-социалистов давно именуют «человеком с железным сердцем». Тем более что ни для кого не было секретом, насколько близкими стали в последние дни отношения Гиммлера и Гейдриха.

Они и в самом деле оставались близкими, но все же психологически Гейдрих проигрывал Гиммлеру. И если в начале общего пути они поднимались к вершинам власти рейха, врастали в его корни и крону, как союзники и соратники, то уже в сороковом году у Гейдриха начали проявляться все признаки и симптомы психологии подчиненного, помощника и, что имело принципиальное значение, «человека на вторых ролях». Как в театре, когда у актера, который, убедительно заявив себя в амплуа характерного героя и актера, способного потянуть любую заглавную роль, вдруг постепенно начала развиваться психология «актера второго плана», а то и «актера массовки».

Словно бы вычитав мысли Шелленберга, рейхсфюрер СС вдруг резко перевел взгляд на него.

— Я понимаю, Вальтер, что вы не волшебник и что у вас нет опыта создания подобных «воззваний», вообще подобного рода значимых документов, — произнес он, давая понять, что давно, с самого начала их встречи, Шелленберг должен был уяснить для себя, почему он здесь и кому будет отведена роль жертвенного агнца. — Как понимаю и то, что сутки, которые отведены всем нам для сотворения этого судьбоносного документа, срок убийственный. Но попытайтесь сделать все возможное. Группенфюрер Гейдрих проследит за тем, чтобы вас обеспечили всеми необходимыми документами, причем сделали это сегодня же, в кратчайшие сроки. Так что не теряйте времени.

— Приступаю немедленно, — кротко ответил Шелленберг, содрогаясь от одной мысли, что буквально через несколько минут ему придется предстать перед чистым листом бумаги, на котором нужно будет начертать: «Воззвание к германскому народу». При этом никто не смог бы убедить его сейчас, что когда-нибудь в его голове появятся слова, достаточные для того, чтобы фюрер, вооружившись ими, мог предстать перед всем миром в образе человека, развязывающего новую мировую войну.

— Кстати, — не дал ему опомниться Гиммлер, — в ходе обсуждения этого вопроса фюрер пожелал, чтобы в «своем воззвании» он коснулся порядком всем нам поднадоевшего дела этого румына Хории Симы [6].

Услышав имя руководителя румынской фашистской организации «Железная гвардия», Гейдрих непроизвольно ударил ладонями по столу, почти у самых рук Шелленберга, и, откинувшись на спинку кресла, тотчас же повернулся вполоборота к Гиммлеру. Они все трое знали — как знал это и сам фюрер, — что все, что касается Хории Симы, самым непосредственным образом касается и лично его, Гейдриха, его профессиональных качеств, его карьеры, его государственного и политического реноме. Еще в прошлом году Гиммлер, Гейдрих и, что особенно важно, сам Гитлер были единодушны во мнении о том, что румынский диктатор маршал Антонеску — «не совсем тот человек», которого Германии хотелось бы видеть во главе союзной Румынии, когда речь пойдет о совместном выступлении против Советского Союза. В роли маршала, в роли главнокомандующего румынскими войсками — еще куда ни шло. Но только не в ипостаси главы государства.

Никто не мог усомниться, что у Румынии нет более подготовленного военачальника, как и в том, что Антонеску, несомненно, поддержит вступление Германии в войну против коммунистов. Но при любом раскладе политических сил и при любом исходе войны Антонеску так и останется всего лишь диктатором и румынским националистом, грезившим созданием Великой Румынии, от Дуная — до Крыма, а возможно, и предгорий Кавказа. Но в Берлине этого казалось мало. В его апартаментах считали, что сейчас «Великой Румынии» нужен еще и свой «великий дуче». И желательно не в настолько аляповатой копии, насколько он воспроизведен в образе его итальянского «оригинала».

— Вы, Гейдрих, понимаете, что всякое упоминание о руководителе «Железной гвардии» в таком документе, как воззвание, только усилит неприязнь Антонеску к Германии и лично к фюреру, — и в голосе Гиммлера впервые проявилась такая жестокость, которая сразу же определяла: «В этом вопросе я вам, господа из РСХА, не защитник. И к фюреру в виде просителя — не ходок».

— Что совершенно естественно, — так же жестко ответил «человек с железным сердцем».

— Но для нас это слишком опасно, поскольку неминуемо всплывет идиотская история с провалом путча «железногвардейцев» против Антонеску и бегство Хории Симы в Германию.

— Сейчас упоминание этого имени — крайне нежелательно, — почти прорычал Гейдрих, не понимая, как вообще «дело» Хории Симы могло возникнуть при решении такого вопроса, как появление «Воззвания к германскому народу». Почему Гиммлер допустил его появление и почему сразу же не разубедил фюрера в намерении извлекать на свет политический этот частный и давно неактуальный случай?

— Так должен ли я буду отговорить фюрера, отсоветовать ему прибегать к этому демаршу, или же пусть он совершает его? — неожиданно спросил Гиммлер, окончательно загнав этим обоих своих собеседников в логический тупик.

Гейдрих был поражен двурушничеством Гиммлера. И это он, рейхсфюрер СС, прямо замешанный в деле Симы, смеет выяснять у него, Гейдриха, стоит ли ему отговаривать фюрера?! Как будто у него есть выбор! Как будто он имеет право допустить, чтобы все, начиная от людей, которые будут готовить материалы для Шелленберга, бросились копаться в этой корзине с протухшим румынским политическим бельем. Еще раз открывая для себя всю бездарность не только руководства «Железной гвардии», но и руководства СС, руководства Главного управления имперской безопасности.